согласился отдать за него древнюю столицу своей наследственной области:

Рюрик взял Чернигов, а южный Переяславль, где злодействовали тогда Половцы,

остался Уделом Великого Княжения. Митрополит исходатайствовал свободу

Княгиням Рязанским, но не мог избавить Князей от неволи. Все были довольны,

и Чермный в залог верности прислал в Владимир дочь свою, которая

совокупилась браком с Георгием, вторым сыном Великого Князя [10 апреля 1211

г.].

В сии дни общего мира земля Галицкая была позорищем неустройства,

жертвою коварных иноплеменников и собственных врагов спокойствия. Несмотря

на внешние и внутренние опасности, на угрозы Венгров и Ляхов, на

строптивость народа и мятежный дух Бояр, безрассудные Игоревичи искали

неприятелей друг в друге. Роман Звенигородский, озлобленный старшим братом,

ушел в Венгрию и, с помощию Короля Андрея изгнав Владимира Игоревича, сел на

престоле Галицком, к изумлению Данииловой матери, которая надеялась, что

Андрей отдаст сие Княжение сыну ее.

Другой покровитель Даниилов также изменил своему обету. Видя

междоусобие Игоревичей, Лешко Белый соединился с Александром Бельзским,

сыном умершего Всеволода Мстиславича, и приступил к городу Владимиру. Жители

не хотели обороняться, отворили ворота и сказали Полякам: "Вы - друзья наши;

с вами племянник Великого Романа". Сии мнимые друзья ограбили домы, церкви;

пленили Святослава Игоревича; отдали Владимир Александру. Лешко женился на

его дочери, Гремиславе; и чтобы не оставить сыновей Романовых совершенно без

Удела, отпустил малолетнего Василька княжить в Брест, исполняя требование

тамошних граждан:

Александр уступил ему после и Бельз.

Таким образом ясно обнаружилось намерение Венгров и Ляхов: они имели

случай и не захотели восстановить сильного дому Романова, опасаясь его

могущества; разделение областей Галицкой и Владимирской (в самое сие время

опустошаемой Ятвягами и Литвою) казалось благоприятным для политики Андрея и

Лешка. Вероятно также, что самый Роман Игоревич и не менее слабый Александр,

обязанные милостию сих Монархов, долженствовали господствовать только в

качестве их данников, или подручников. Первый не сдержал, кажется, слова:

для того Андрей прислал войско в Галич с Вельможею Бенедиктом, который,

схватив Романа (беспечно мывшегося в бане), отправил в Венгрию, а сам начал

свирепствовать как антихрист, по выражению Летописца, удовлетворяя

гнуснейшим вожделениям своего развратного сердца, тесня чиновников и

граждан. Кто имел богатство или прекрасную жену, не мог быть спокоен; кто

обличал тиранство, подвергался казни или заточению. В числе смелых Бояр

находился Тимофей Книжник, родом Киевлянин: он дерзнул укорять злого

властелина и едва мог спастися бегством. Так и во время Андреева правления в

Галиче насильствовали Венгры: по крайней мере Андрей имел право Государя;

сей же Бенедикт не имел никакого законного. Народ и Вельможи искали способа

избавиться от иноплеменного злодея. Первый опыт был неудачен. Мстислав,

прозванием Немой, сын Ярослава Луцкого, господствуя в Пересопнице, взял на

себя изгнать Бенедикта: он приехал с дружиною к Галичу; но Венгры

остереглися: стражи их стояли у ворот; тишина царствовала в городе, и

Мстислав, боясь участи Берладникова сына, удалился. Здесь летописец

прибавляет, что близ Днестра находилась древняя могила, именуемая Галичиною,

от коей произошло имя Галиции, что один Боярин, смеясь Мстиславу, возвел его

на сию могилу и сказал: "Князь!

Теперь без стыда можешь ехать назад: ты был на Галичине".

В сие время Роман Игоревич бежал из Венгрии и примирился с братом

Владимиром: к ним обратился несчастный народ Галицкий, обвиняя себя в том,

что не умел прежде ценить благословенного их княжения. Они собрали войско и

заставили Бенедикта уйти в Карпатские горы. Спокойствие восстановилось.

Роман удовольствовался Звенигородом; Святослав Игоревич, освобожденный

Поляками, взял себе Перемышль; Владимир, как старший, остался княжить в

столице, отдав сыну Теребовль, а другого сына послав с дарами к Королю

Венгерскому, чтобы обезоружить его и властвовать безопасно.

Говорят, что бедствие есть учитель: оно имеет сию выгоду только для

умов основательных; другие, испытав несчастие, хотят руководствоваться в

делах новыми правилами и впадают в новые заблуждения. Желая утвердиться на

шатком троне Галицком, обвиняя прежнюю слабость свою в излишнем самовольстве

тамошних Вельмож и приписывая блестящее государствование Романа Мстиславича

одной его строгости, Игоревичи вздумали казнию первостепенных Бояр обуздать

народ и погубили себя невозвратно: без явной, особенной вины, без улики, без

суда исполнители Княжеской воли хватали знатнейших людей, убивали и

произвели всеобщий ужас. Но многие из обреченных на смерть имели время

спастися, и в том числе Боярин Владислав, которому Игоревичи обязаны были

престолом Галицким. Сей Вельможа, вместе с другими бежав в Венгрию, молил

Андрея, чтобы он дал им отрока Даниила и войско для изгнания жестоких

Игоревичей, неблагодарных забывших милость Королевскую. Непрестанно лаская

Даниила - обещая то усыновить, то женить его на своей дочери, - Андрей до

сего времени благодетельствовал ему одними словами.

Тогда еще не имея сыновей, по крайней мере взрослых; рассудив, что

гораздо надежнее управлять Галициею именем ее законного Князя, нежели

собственным, чрез Венгерских Баронов, ненавистных Россиянам; думая, что юный

Даниил, отчасти им воспитанный, охотнее Игоревичей может быть его

подручником, Андрей исполнил требование Галицких Бояр, и Владислав,

окруженный полками Венгров, вступил с Князем-отроком в пределы отечества.

Города сдавались. "За кого вам сражаться? - говорил одушевленный местию

Владислав: - за убийц ли, которые злодейски умертвили ваших отцев и братьев,

похитили их имение, женили рабов на дочерях Боярских?" Граждане Перемышля

выдали ему Святослава Игоревича. Роман в Звенигороде оборонялся, призвав

Половцев. Но все соседственные Князья восстали на Игоревичей: Александр

Владимирский, Ярославичи, - Ингварь Луцкий и Мстислав Немой; малолетний

Василько прислал из Бельза к брату Даниилу свою дружину; самые Ляхи

соединились с Венграми, чтобы участвовать в выгодах сего ополчения. Романа

Звенигородского пленили в бегстве: Владимир ушел. Юному Даниилу вручили

державу Княжескую. Родительница спешила обнять его: он не узнал матери, быв

долго в разлуке с нею; но тем более изъявил чувствительности, услышав от нее

имя сына и видя ее радостные слезы. Среди Вельмож и народа сей

величественный отрок уже казался повелителем, благородною наружностию

предвещая свою будущую знаменитость.

Но еще не мог он властвовать действительно: Венгры, Ляхи, Князья

соседственные и гордые Бояре надеялись пользоваться его малолетством. Ему

отдали Галич, но Владимир остался за Александром, Червен за Всеволодом,

Александровым братом. В самом Галиче Даниил находился под опекою своевольных

недостойных Вельмож и не мог спасти Русского имени от поношения, будучи

свидетелем гнуснейшего злодеяния.

Воеводы Андреевы, Великий Дворецкий, именем Пот, и другие, пленив

Игоревичей, хотели отвезти их к Королю; но Бояре Галицкие, движимые злобою,

требовали сих несчастных для торжественной казни. Венгры колебались:

наконец, убежденные дарами, выдали им жертвы, и Галичане редким неистовством

заслужили в древней России имя безбожных, данное им в современной летописи:

били, терзали и повесили своих бывших Князей. Сие государственное

преступление долженствовало бы вооружить всех потомков Св. Владимира: к

сожалению, кончина Великого Князя и новые междоусобия отвлекли их внимание

от мятежной земли Галицкой.

Всеволод, призвав к себе Константина из Новагорода, назначил ему в Удел

Ростов с пятью городами; за несколько же времени до смерти назвал его

преемником Великокняжеского достоинства с тем, чтобы он уступил Ростовскую

область брату Георгию. Константин не хотел выехать из своего Удела, желая

наследовать целое Великое Княжение Суздальское. Раздраженный столь явным

неповиновением, отец созвал Бояр из всех городов, Епископа Иоанна, Игуменов,

Священников, купцов, Дворян и в их многочисленном собрании объявил, что

наследником его должен быть второй сын Георгий; что он ему поручает и

Великую Княгиню и меньших братьев.

Константина любили, уважали; но безмолвствовали пред священною властию

отца: сын ослушный казался преступником, и все, исполняя волю Великого

Князя, присягнули избранному наследнику. Константин оскорбился, негодовал и,

как говорят Летописцы, со гневом воздвиг брови свои на Георгия. Добрые сыны

отечества с горестию угадывали следствия.

Всеволод Георгиевич, Княжив 37 лет, спокойно и тихо преставился на

пятьдесят осьмом году жизни [15 апреля 1212 г.], оплакиваемый не только

супругою, детьми, Боярами, но и всем народом: ибо сей Государь, называемый в

летописях Великим, княжил счастливо, благоразумно от самой юности и строго

наблюдал правосудие. Не бедные, не слабые трепетали его, а Вельможи

корыстолюбивые. Не обинуяся лица сильных, по словам Летописца, и не туне

нося меч, ему Богом данный, он казнил злых, миловал добрых. Воспитанный в

Греции, Всеволод мог научиться там хитрости, а не человеколюбию: иногда

мстил жестоко, но хотел всегда казаться справедливым, уважая древние

обыкновения; требовал покорности от Князей, но без вины не отнимал у них

престолов и желал властвовать без насилия; повелевая Новогородцами, льстил

их любви к свободе; мужественный в битвах и в каждой - победитель, не любил

кровопролития бесполезного. Одним словом, он был рожден царствовать (хвала,

не всегда заслуживаемая царями!) и хотя не мог назваться самодержавным

Государем России, однако ж, подобно Андрею Боголюбскому, напомнил ей

счастливые дни единовластия. Новейшие Летописцы, славя добродетели сего

Князя, говорят, что он довершил месть, начатую Михаилом: казнил всех убийц

Андреевых, которые еще были живы; а главных злодеев, Кучковичей, велел

зашить в короб и бросить в воду. Сие известие согласно отчасти с древним

преданием: близ города Владимира есть озеро, называемое Пловучим;

рассказывают, что в нем утоплены Кучковичи, и суеверие прибавляет, что тела

их доныне плавают там в коробе!

Доказав свою набожность, по тогдашнему обычаю, сооружением храмов,

Всеволод оставил и другие памятники своего княжения: кроме города Остера, им

возобновленного, он построил крепости в Владимире, Переяславле Залесском и

Суздале.

Всеволод в 1209 году сочетался вторым браком с дочерью Витебского Князя

Василька Брячиславича. Первою его супругою была Мария, родом Ясыня, славная

благочестием и мудростию. В последние семь лет жизни страдая тяжким недугом,

она изъявляла удивительное терпение, часто сравнивала себя с Иовом и за 18

дней до кончины постриглась; готовясь умереть, призвала сыновей и заклинала

их жить в любви, напомнив им мудрые слова Великого Ярослава, что междоусобие

губит Князей и отечество, возвеличенное трудами предков; советовала детям

быть набожными, трезвыми, вообще приветливыми и в особенности уважать

старцев, по изречению Библии: во мнозем времени премудрость, во мнозе житии

ведение. Летописцы хвалят ее также за украшение церквей серебряными и

золотыми сосудами; называют Российскою Еленою, Феодорою, второю Ольгою. Она

была материю осьми сыновей, из коих двое умерли во младенчестве. Летописец

Суздальский, упоминая о рождении каждого, сказывает, что их на четвертом или

пятом году жизни торжественно постригали и сажали на коней в присутствии

Епископа, Бояр, граждан; что Всеволод давал тогда пиры роскошные, угощал

Князей союзных, дарил их золотом, серебром, конями, одеждами, а Бояр тканями

и мехами. Сей достопамятный обряд так называемых постриг, или первого

обрезания волосов у детей мужеского полу, кажется остатком язычества:

знаменовал вступление их в бытие гражданское, в чин благородных всадников, и

соблюдался не только в России, но и в других землях Славянских: например, у

Ляхов, коих древнейший Историк пишет, что два странника, богато угощенных

Пиастом, остригли волосы его сыну-младенцу и дали имя Семовита.

В историю сего времени входит следующее любопытное известие, хотя,

может быть, и не совсем достоверное. После 1175 года не упоминается в наших

летописях о сыне Андрея Боголюбского, Георгии; но он является важным

действующим лицом в истории Грузинской. "В 1171 году юная Тамарь, дочь царя

Георгия III, наследовала престол родителя. Духовенство и Бояре искали ей

жениха: тогда один Вельможа Тифлисский, именем Абуласан, предложил собранию,

что сын Великого Князя Российского Андрея, дядею Всеволодом изгнанный и

заточенный в Савалту, ушел оттуда в Свинч к Хану Кипчакскому (или

Половецкому) и что сей юноша, знаменитый родом, умом, храбростию, достоин

быть супругом их Царицы. Одобрили мысль Абуласанову; послали за Князем, и

Тамарь сочеталась с ним браком. Несколько времени быв счастием супруги и

славою Государства, он переменился в делах и нраве: Тамарь, исполняя волю

совета, долженствовала изгнать его, но щедро наградила богатством. Князь

удалился в Черноморские области, в Грецию; вел жизнь странника, скучал,

возвратился опять в Грузию, преклонил к себе многих жителей и хотел взять

Тифлис; но, побежденный Тамарию, с ее дозволения, безопасно и с честию

выехал, неизвестно куда". Сия Тамарь славилась победами, одержанными ею над

Персиянами и Турками; завоевала разные города и земли; любила науки,

историю, стихотворство, и время ее считалось златым веком Грузинской

словесности. Сын Тамарин, Георгий Лаш, по кончине матери царствовал от 1198

до 1211 года.

Заметим некоторые бедственные случаи долговременного княжения

Всеволодова. Два раза горел при нем Владимир: в 1185 году огонь разрушил там

32 церкви каменные и Соборную, богато украшенную Андреем; ее серебряные

паникадила, златые сосуды, одежды служебные, вышитые жемчугом, драгоценные

иконы, парчи, куны, или деньги, хранимые в тереме, и все книги были жертвою

пламени. Чрез пять лет случилось такое же несчастие для целой половины

Владимира: едва могли отстоять дворец Княжеский; а в Новегороде многие люди,

устрашенные беспрестанными пожарами, оставили домы и жили в поле: в один

день сгорело там 4300 домов. Многие другие города: Руса, Ладога, Ростов

обратились в пепел. В 1187 году свирепствовала какая-то общая болезнь в

городах и селах: Летописцы говорят, что ни один дом не избежал заразы, и во

многих некому было принести воды. В 1196 году вся область Киевская

чувствовала землетрясение: домы, церкви колебались, и жители, не приученные

к сему обыкновенному в жарких климатах явлению, трепетали и падали ниц от

страха.

В княжение Всеволода был завоеван крестоносцами Царьград: происшествие

важное и горестное для тогдашних Россиян, тесно связанных с Греками по Вере

и торговле!

Взятие Царяграда и Киева случилось в один год (1204): суеверные

Летописцы наши говорят, что многие страшные явления в ту зиму предвещали

бедствие; что небо казалось в огне, метеоры сверкали в воздухе и снег имел

цвет крови. Французы, Венециане, ограбив богатые храмы, похитив

драгоценности искусства и мощи Святых, избрали не только собственного

Императора, но и Патриарха Латинского: Греческий, оставив им в добычу казну

Софийскую, в одном бедном хитоне уехал на осле во Фракию. Папа Иннокентий

III, желая воспользоваться сим случаем, писал к духовенству нашему, что Вера

истинная торжествует; что вся Греческая империя уже ему повинуется; что одни

ли Россияне захотят быть отверженными от паствы Христовой; что Церковь

Римская есть ковчег спасения и что вне оного все должно погибнуть; что

кардинал Г., муж ученый, благородный, Посол Наместника Апостольского,

уполномочен от него быть просветителем России, истребителем ее заблуждений,

и проч. Сие Пастырское увещание не имело никакого следствия, и Митрополиты

наши были оттоле поставляемы в Никее, новой столице Греческих

Константинопольских Патриархов, до самого изгнания Крестоносцев из

Царяграда.

Тогда же другие Крестоносцы сделались опасны для северозападной России.

Мы упоминали о Меингарде, проповеднике Латинской Веры в Ливонии: преемники

его, утверждаемые Главою Бременской Церкви в сане Епископов, для вернейшего

успеха в деле своем прибегнули к оружию, и Папа отпускал грехи всякому, кто

под знамением креста лил кровь упрямых язычников на берегах Двины. Ежегодно

из Немецкой земли толпами отправлялись туда странствующие богомольцы, но не

с посохом, а с мечом, искать спасения души в убийстве людей. Третий Епископ

Ливонский, Альберт, избрав место, удобное для пристани, в 1200 году основал

город Ригу, а в 1201 Орден Христовых воинов, или Меченосцев, которым папа

Иннокентий III дал устав славных Рыцарей Храма, подчинив их Епископу

рижскому: крест и меч были символом сего нового братства. Россияне

назывались господами Ливонии, имели даже крепость на Двине, Кукенойс (ныне

Кокенхузен), однако ж, собирая дань с жителей, не препятствовали Альберту

волею и неволею крестить идолопоклонников. Сей хитрый Епископ от времени до

времени дарил Князя Полоцкого, Владимира, уверяя его, что немцы думают

единственно о распространении истинной Веры. Но Альберт говорил как

Христианин, а действовал как Политик: умножал число воинов, строил крепости,

хотел и духовного и мирского господства. Бедные жители не знали, кому

повиноваться, Россиянам или Немцам: единоплеменники Финнов, Ливь, желали,

чтобы первые освободили их от тиранства Рыцарей, а Латыши изъявляли усердие

к последним. Наконец Князь Владимир объявил войну опасным пришельцам:

осаждал Икскуль и не мог в 1200 году взять Кирхгольма, ибо Россияне,

искусные стрелки, по сказанию Ливонского древнего Летописца, не умели

действовать пращою; хотя и переняли сие орудие у Немцев; но, худо бросая

камни, били ими своих. Владимир снял осаду - услышав, что многие чужеземные

корабли приближаются к берегам Ливонии - и Двиною возвратился в Полоцк.

Флот, испугавший Россиян, был Датский:

Король Вольдемар в угодность Папе шел оборонить новую Церковь

Ливонскую; пристал к Эзелю, хотел основать там крепость, но вдруг, переменив

мысли, удалился, отправив в Ригу Лунденского Архиепископа, знаменитого

ученостию Андрея, который в сане Римского Посла должен был способствовать

успехам Католической Веры в сих пределах. Скоро большая часть жителей

крестилась: ибо они видели, что их ничтожные идолы, разрушаемые секирами

Христиан, не могли защитить себя.

Современный Летописец рассказывает случай любопытный: Латыши бросили

жребий, какую Веру принять им, Немецкую или Русскую, и согласно с волею

судьбы избрали первую. Впрочем, они долго еще с некоторою благодарностию

хранили в памяти имена ложных богов: Перкуна, или громовержца, Земинника,

или дарователя земных плодов, Тора, или северного Марс, и проч. Ливь и Чудь

назвали самого Творца вселенной именем главного их идола, Юммала, были уже

Христианами, но ходили еще молиться в леса священные, приносили жертвы

древам, ежегодно торжествовали праздник усопших с обрядами язычества и клали

в могилу оружие, пищу, деньги, говоря мертвому:

"Иди, несчастный, в мир лучший, где Немцы уже не могут господствовать

над тобою, а будут твоими рабами!" Сей бедный народ в течение веков не

забывал насилия своих жестоких просветителей! - Довольный услугами Рыцарей,

Епископ Альберт уступил им третию часть покоренной Ливонии; старался более и

более утверждать там свое владычество; выгнал Россиян из укрепленного замка

Кукенойса, принудив Удельного Князя Двинского, именем Всеволода, быть

данником Рижской Церкви. Сей Князь, женатый на дочери одного знатного

Литовца, господствовал в Герсике (нынешнем Крейцбурге): он делал много зла

не только Немцам, но и Россиянам, свободно пропуская Литовских грабителей

чрез Двину и доставляя им съестные припасы. Епископ Альберт сжег столицу

Всеволода, пленил его Княгиню, многих жителей и с тем условием возвратил им

свободу, чтобы сей Князь отказался от союза с Литовцами и навсегда подарил

свою область Богородице, то есть Епископу.

Всеволод под тремя знаменами клялся верно служить Матери Божией;

торжественно назвал Альберта отцом; признал себя его Наместником в Герсике!

Но северная часть Ливонии оставалась еще независимою от немцев: там хотел

господствовать храбрый Мстислав Новогородский. Взяв меры для безопасности

границ своих, укрепив южные новыми городами и поручив охранять Великие Луки

брату, Князю Владимиру Псковскому, он ходил с войском (в 1212 году) на

западные берега Чудского озера собирать дань и смирять непокорных; осаждал

крепость Медвежью Голову, или Оденпе, и взял с жителей 400 гривен ногатами

или кунами. Немецкий Летописец прибавляет, что Князь Новогородский, крестив

тогда некоторых язычников, обещал прислать к ним своих Попов, но что

Альбертовы Миссионарии предупредили Россиян и скоро ввели там Веру

Латинскую.

Заключая описание достопамятных времен Всеволода III, упомянем о

случае, принадлежащем вместе и к церковной и к светской Истории нашего

отечества. В 1212 году Новогородцы, недовольные Святителем Митрофаном, без

всякого сношения с главою Духовенства, Митрополитом Киевским, изгнали своего

Архиепископа и выбрали на его место бывшего знаменитого гражданина, Добрыню

Ядренковича, который незадолго до того времени ездил в Царьград и постригся

в монастыре Хутынском, основанном в конце XII века Св. Варлаамом, близ

Волхова. Так Новогородцы судили и Князей и Святителей, думая, что власть

мирская и духовная происходит от народа.