явились десять Послов Татарских. "Слышим, - говорили они Князьям Российским,

- что вы, обольщенные Половцами, идете против нас; но мы ничем не оскорбили

Россиян: не входили к вам в землю; не брали ни городов, ни сел ваших, а

хотим единственно наказать Половцев, своих рабов и конюхов. Знаем, что они

издревле враги России: будьте же нам друзьями; пользуясь случаем, отмстите

им ныне, истребите злодеев и возьмите их богатство". Сие благоразумное

миролюбие показалось нашим Князьям или робостию, или коварством: забыв

правила народной чести, они велели умертвить Послов; но Татары еще прислали

новых, которые, встретив войско Российское, в семнадцатый день его похода,

на берегах Днепра, близ Олешья, сказали Князьям: "Итак, вы, слушаясь

Половцев, умертвили наших Послов и хотите битвы? Да будет!

Мы вам не сделали зла. Бог един для всех народов: Он нас рассудит".

Князья, как бы удивленные великодушием Татар, отпустили сих Послов и ждали

остального войска. Мстислав Романович, Владимир Рюрикович и Князья

Черниговских Уделов привели туда, под своими знаменами, жителей Киева,

Смоленска, Путивля, Курска, Трубчевска. С ними соединились Волынцы и

Галичане, которые на 1000 ладиях плыли Днестром до моря, вошли в Днепр и

стали у реки Хортицы. Половцы также стекались к Россиянам толпами. Войско

наше расположилось станом на правом берегу Днепра.

Услышав, что отряд Татарский приближается, юный Князь Даниил с

некоторыми любопытными товарищами поскакал к нему навстречу. Осмотрев сие

новое для них войско, они возвратились с донесением ко Мстиславу Галицкому.

Но вести были не согласны: легкомысленные юноши сказывали, что Татары суть

худые ратники и не достойны уважения; а Воевода, пришедший из Галича с

ладиями, именем Юрий Домаречич, уверял, что сии враги кажутся опытными,

знающими и стреляют лучше Половцев. Молодые Князья нетерпеливо хотели

вступить в бой: Мстислав Галицкий, с тысячею воинов ударив на отряд

неприятельский, разбил его совершенно. Стрелки наши оказали в сем деле

искусство и мужество. Летописцы говорят, что Татары, желая спасти начальника

своего, Гемябека, скрыли его в яме, но что Россияне нашли, а Половцы, с

дозволения Мстиславова, умертвили сего Могольского чиновника.

Надменные первым успехом и взяв в добычу множество скота, все Россияне

переправились за Днепр и шли девять дней до реки Калки (ныне Калеца в

Екатеринославской Губернии, близ Мариуполя), где была легкая сшибка с

неприятелем. Мстислав Галицкий, поставив войско свое на левом берегу Калки,

велел Яруну, начальнику Половцев, и Даниилу с Российскою дружиною идти

вперед; а сам ехал на коне за ними и скоро увидел многочисленное войско

Татар. [31 мая 1223 г.] Битва началася. Пылкий Даниил изумил врагов

мужеством; вместе с Олегом Курским теснил густые толпы их и, копием в грудь

уязвленный, не думал о своей ране. Мстислав Немой, брат Ингваря Луцкого,

спешил дать ему помощь и крепкою мышцею разил неприятелей. Но малодушные

Половцы не выдержали удара Моголов:

смешались, обратили тыл; в беспамятстве ужаса устремились на Россиян,

смяли ряды их и даже отдаленный стан, где два Мстислава, Киевский и

Черниговский, еще не успели изготовиться к битве: ибо Мстислав Галицкий,

желая один воспользоваться честию победы, не дал им никакой вести о

сражении. Сие излишнее славолюбие Героя столь знаменитого погубило наше

войско: Россияне, приведенные в беспорядок, не могли устоять. Юный Даниил

вместе с другими искал спасения в бегстве; прискакав к реке, остановил коня,

чтобы утолить жажду, и тогда единственно почувствовал свою рану. Татары

гнали Россиян, убив их множество, и в том числе шесть Князей:

Святослава Яновского, Изяслава Ингваровича, Святослава Шумского,

Мстислава Черниговского с сыном, Юрия Несвижского; также отличного Витязя,

именем Александра Поповича, и еще 70 славных богатырей. Земля Русская, по

словам Летописцев, от начала своего не видала подобного бедствия: войско

прекрасное, бодрое, сильное совершенно исчезло; едва десятая часть его

спаслася; одних Киевлян легло на месте 10000. Самые мнимые друзья наши,

Половцы, виновники сей войны и сего несчастия, убивали Россиян, чтобы взять

их коней или одежду.

Мстислав Галицкий, испытав в первый раз ужасное непостоянство судьбы,

изумленный, горестный, бросился в ладию, переехал за Днепр и велел истребить

все суда, чтобы Татары не могли за ним гнаться. Он уехал в Галич; а Владимир

Рюрикович Смоленский в Киев.

Между тем Мстислав Романович Киевский еще оставался на берегах Калки в

укрепленном стане, на горе каменистой; видел бегство Россиян и не хотел

тронуться с места: достопамятный пример великодушия и воинской гордости!

Татары приступали к сему укреплению, три дня бились с Россиянами, не могли

одолеть и предложили Мстиславу Романовичу выпустить его свободно, если он

даст им окуп за себя и за дружину. Князь согласился: Воевода Бродников,

именем Плоскиня, служа тогда Моголам, от имени их клялся в верном исполнении

условий; но обманул Россиян и, связав несчастного Мстислава вместе с двумя

его зятьями, Князем Андреем и Александром Дубровецким, выдал их Полководцам

Чингисхановым.

Остервененные жестоким сопротивлением великодушного Мстислава Киевского

и вспомнив убиение своих Послов в нашем стане, Моголы изрубили всех Россиян,

трех Князей задушили под досками и сели пировать на их трупах! - Таким

образом заключилась сия первая кровопролитная битва наших предков с

Моголами, которые, по известию Татарского историка, умышленно заманили

Россиян в опасную степь и сражались с ними целые семь дней.

Полководцы Чингисхановы шли за бегущим остатком Российского войска до

самого Днепра. Жители городов и сел, в надежде смягчить их свирепость

покорностию, выходили к ним навстречу со крестами; но Татары безжалостно

убивали и граждан и земледельцев, следуя правилу, что побежденные не могут

быть друзьями победителей, и что смерть первых нужна для безопасности

вторых. Вся южная Россия трепетала: народ, с воплем и стенанием ожидая

гибели, молился в храмах - и Бог на сей раз услышал его молитву. Татары, не

находя ни малейшего сопротивления, вдруг обратились к Востоку и спешили

соединиться с Чингисханом в Великой Бухарии, где сей дикий Герой, собрав

всех Полководцев и Князей, на общем сейме давал законы странам завоеванным.

Он с удовольствием встретил свое победоносное войско, возвратившееся от

Днепра: с любопытством слушал донесение вождей, хвалил их и щедро наградил

за оказанное ими мужество. Оскорбленный тогда могущественным Царем

Тангутским, Чингисхан пошел сокрушить его величие.

Россия отдохнула: грозная туча как внезапно явилась над ее пределами,

так внезапно и сокрылась. "Кого Бог во гневе своем насылал на землю Русскую?

- говорил народ в удивлении: - откуда приходили сии ужасные иноплеменники?

куда ушли? известно одному Небу и людям искусным в книжном учении". -

Селения, опустошенные Татарами на восточных берегах Днепра, еще дымились в

развалинах: отцы, матери, друзья оплакивали убитых: но легкомысленный народ

совершенно успокоился, ибо минувшее зло казалось ему последним.

Князья южной России, готовясь идти на Моголов, требовали помощи от

Великого Князя Георгия. Племянник его, Василько Константинович, шел к ним с

дружиною Ростовскою и стоял уже близ Чернигова: там сведал он о несчастии их

и возвратился к дяде, благодаря Небо за спасение жизни и воинской чести

своей. Не предвидя будущего, Владимирцы утешались мыслию, что Бог избавил их

от бедствия, претерпенного другими Россиянами. Георгий, некогда уничиженный

Мстиславом Галицким, мог даже с тайным удовольствием видеть его в

злополучии: долговременная слава и победа сего Героя возбуждала зависть. -

Но скоро несчастные для суеверных знамения произвели общий страх в России (и

во всей Европе). Явилась комета, звезда величины необыкновенной, и целую

неделю в сумерки показывалась на Западе, озаряя небо лучем блестящим. В сие

же лето сделалась необыкновенная засуха: леса, болота воспламенялись; густые

облака дыма затмевали свет солнца; мгла тяготила воздух, и птицы, к

изумлению людей, падали мертвые на землю. Вспомнили, что в княжение

Всеволода I было такое же лето, в России, и что отечество наше стенало тогда

от врагов иноплеменных, голода и язвы.

Провидение, действительно готовое искусить Россию всеми возможными для

Государства бедствиями, еще на несколько лет отложило их; а Россияне как бы

спешили воспользоваться сим временем, чтобы свежую рану отечества растравить

новыми междоусобиями. Юный сын Георгиев, исполняя тайное повеление отца,

вторично уехал из Новагорода со всем двором своим и занял Торжок, куда скоро

прибыл и сам Георгий, брат его Ярослав, племянник Василько и шурин Михаил,

Князь Черниговский. Они привели войско с собою, грозя Новугороду: ибо

Великий Князь досадовал на многих тамошних чиновников за их своевольство.

Новогородцы отправили к Георгию двух Послов и хотели, чтобы он выехал из

Торжка, отпустив к ним сына; а Великий Князь требовал, чтобы они выдали ему

некоторых знаменитых граждан, и сказал: "Я поил коней своих Тверцою: напою и

Волховом". Воспоминая с гордостию, что сам Андрей Боголюбский не мог их

смирить оружием, Новогородцы укрепили стены свои, заняли войском все важные

места на пути к Торжку и чрез новых Послов ответствовали Георгию: "Князь! Мы

тебе кляняемся; но своих братьев не выдадим. Дерзнешь ли на кровопролитие? У

тебя меч, у нас головы: умрем за Святую Софию". Георгий смягчился; вступили

в переговоры, и шурин его, Михаил Черниговский, поехал княжить в Новгород.

[1225 г.] Правление сего Князя было мирно и счастливо. "Вся область

наша, - говорит Летописец Новогородский, - благословляла свой жребий, не

чувствуя никакой тягости". Георгий вышел из Торжка, захватив казну

Новогородскую и достояние многих честных людей: Михаил, провождаемый

знаменитыми чиновниками, ездил в Владимир и согласил Георгия возвратить сию

незаконную добычу. Народ любил Князя; но Михаил считал себя пришельцем в

северной России. Выехав из Чернигова в то время, когда Татары приближались к

Днепру, он стремился душою к своей отчизне, где снова царствовали тишина и

безопасность. Напрасно усердные Новогородцы доказывали ему, что Князь,

любимый народом, не может с покойною совестию оставить его: Михаил на Дворе

Ярослава простился с ними, сказав им, что Чернигов и Новгород должны быть

как бы единою землею, а жители братьями и друзьями; что свободная торговля и

гостеприимство свяжут их узами общих выгод и благоденствия. Нередко

задерживая у себя Князей ненавистных, Новогородцы давали волю добрым жить с

ними, или, говоря тогдашним языком, поклониться Святой Софии:

изъявили благодарность Михаилу, отпустили его с великою честию и

послали за Ярославом-Феодором.

[1226 г.] В то время Литовцы, числом до 7000, ворвались в наши пределы;

грабили область Торопецкую, Новогородскую, Смоленскую, Полоцкую; убивали

купцов и пленяли земледельцев. Летописцы говорят, что сии разбойники никогда

еще не причиняли столь великого зла Государству Российскому. Ярослав,

предводительствуя своею дружиною Княжескою, соединился с Давидом

Мстиславичем Торопецким, с братом его, Владимиром Псковским, и настиг

неприятеля близ Усвята; положил на месте 2000 Литовцев, взял в плен их

Князей, освободил всех наших пленников. Князь Давид и любимый Меченосец

Ярославов находились в числе убитых Россиян.

Новогородцы не были в сражении: доходили только до Русы и возвратились.

Однако ж Ярослав, приехав к ним и выслушав их оправдание, не изъявил ни

малейшего гнева; а в следующий год [1227] ходил с войском в северную,

отдаленную часть Финляндии, где никогда еще не бывали Россияне; не

обогатился в сей бедной стране ни серебром, ни золотом, но отнял у многих

жителей самое драгоценнейшее благо: отечество и вольность. Новогородцы взяли

столько пленников, что не могли всех увести с собою: некоторых бесчеловечно

умертвили, других отпустили домой. - Ярослав в сей же год отличился делом

гораздо полезнейшим для человечества: отправил Священников в Корельскую

землю и, не употребив никаких мер насильственных, крестил большую часть

жителей, уже давно подданных Новагорода и расположенных добровольно к

принятию Христианства. Представив действие благоразумного усердия к Вере, не

скроем и несчастных заблуждений суеверия: в то время, как наши церковные

учители проповедывали Корелам Бога истинного и человеколюбивого, ослепленные

Новогородцы сожгли четырех мнимых волшебников на Дворе Ярослава. К чести

Духовенства и тогдашнего Новогородского Архиепископа Антония - который в

1225 году возвратился из Перемышля Галицкого - заметим, что в сем жалостном

безумии действовал один народ, без всякого внушения со стороны Церковных

Пастырей.

[1228 г.] Россияне думали, что, грозно опустошив Финляндию, они уже на

долгое время будут с сей стороны покойны; но месть дает силы. Лишенные

отцев, братьев, детей и пылая справедливою злобою, Финляндцы разорили

селения вокруг Олонца и сразились с Посадником Ладожским. Их было около двух

тысяч. Ночь прекратила битву. Напрасно предлагав мир, они умертвили всех

пленников, бросили лодки свои и бежали в густые леса, где Ижеряне и Корелы

истребили их всех до одного человека. Между тем Ярослав, не имев времени

соединиться с Ладожанами, праздно стоял на Неве и был свидетелем мятежа

воинов Новогородских, хотевших убить какого-то чиновника, именем Судимира:

Князь едва мог спасти несчастного, скрыв его в собственной ладии своей.

Вообще Ярослав не пользовался любовию народною. Желая иметь Псков в

своей зависимости, он поехал туда с Новогородскими чиновниками; но

Псковитяне не хотели принять его, думая, что сей Князь везет к ним оковы и

рабство. Огорченный Ярослав, возвратясь в Новгород, собрал жителей на дворе

Архиепископском и торжественно принес им жалобу. "Небо свидетель, - говорил

он, - что я не хотел сделать ни малейшего зла Псковитянам и вез для них не

оковы, а дары, овощи и паволоки. Оскорбленная честь моя требует мести".

Недовольный холодностию граждан, Князь призвал войско из Переславля

Залесского, и Новогородцы с изумлением увидели шатры его полков вокруг

дворца. Славянский конец также наполнился толпами сих ратников, с головы до

ног вооруженных и страшных для народа своевольного. Ярослав сказывал, что

хочет идти против Немецких Рыцарей; но граждане не верили ему и боялись его

тайных замыслов. К тому же бедные жаловались на дороговизну; от прибытия

многочисленного войска цена на хлеб и на мясо возвысилась: осьмина ржи

стоила нынешними серебряными деньгами 53 1/2 копейки, пшеницы 89 1/2, а

пшена рубль 25 копеек. Ярослав требовал от Псковитян, чтобы они выдали ему

клеветников его, а сами шли с ним к Риге; но Псковитяне уже заключили

особенный тесный союз с Рижским Орденом и, будучи обнадежены в помощи

Рыцарей, прислали в Новгород одного Грека с таким ответом: "Князь Ярослав!

Кланяемся тебе и друзьям Новогородцам; а братьев своих не выдадим и в

поход нейдем, ибо Немцы нам союзники. Вы осаждали Колывань (Ревель), Кесь

(Венден) и Медвежью Голову, но брали везде не города, а деньги; раздражив

неприятелей, сами ушли домой, а мы за вас терпели: наши сограждане положили

свои головы на берегах Чудского озера; другие были отведены в плен. Теперь

восстаете против нас: но мы готовы ополчиться с Святою Богородицею. Идите,

лейте кровь нашу; берите в плен жен и детей: вы не лучше поганых". Сии

укоризны относились вообще к Новогородцам; однако ж народ взял сторону

Псковитян: решительно объявил Князю, что не хочет воевать ни с ними, ни без

них с Орденом Немецким, и требовал, чтобы рать Переславская удалилась.

Ярослав велел полкам выступить, но в досаде и гневе сам уехал из Новагорода,

оставив там юных сыновей, Феодора и Александра, под надзиранием двух

Вельмож. Псковитяне торжествовали; отпустили Немцев, Чудь, Латышей, уже

призванных ими для защиты, и выгнали из города друзей Ярославовых, сказав

им: "Подите к своему Князю; вы нам не братья". Тогдашний союз Россиян с

Ливонским Орденом и дружелюбные их сношения с Послом Гонория III в Риге,

Епископом Моденским, столь обрадовали Папу, что он в 1227 году написал

весьма благосклонное письмо ко всем нашим Князьям, обещая им мир и

благоденствие в объятиях Латинской Церкви и желая видеть их Послов в Риме.

"Ваши заблуждения в Вере (говорил он) раздражают Небо и причиною всех зол в

России: бойтесь еще ужаснейших, если не обратитесь к истине. Увещаем и

молим, чтобы вы письменно изъявили на то добрую волю чрез надежных Послов, а

между тем жили мирно с Христианами Ливонскими".