Владимир Галицкий, заключенный с женою и с детьми у Короля Венгерского,

нашел способ уйти: изрезал шатер, поставленный для него в башне, свил из

холста веревки, спустился по оным вниз и бежал к Немецкому Императору,

Фридерику Барбаруссе. Так сын Ярослава Великого искал некогда

покровительства Императора Генрика IV; но привез сокровища в Германию, а

Владимир мог только обещать и действительно вызвался ежегодно платить

Фридерику 2000 гривен серебра, буде его содействием отнимет Галич у Венгров.

Император - неизвестно, каким образом - знал Великого Князя Суздальского и

весьма ласково принял Владимира, слыша, что он сын Всеволодовой сестры.

Хотя, занятый тогда важным намерением ратоборствовать в Палестине с Героем

Востока, Саладином, Фридерик не мог послать войска к берегам Днестра, однако

ж дал Владимиру письмо к Казимиру Справедливому, которое имело счастливое

для изгнанника действие: ибо сей Монарх Польский, завидуя Венграм в

приобретении земли Галицкой и ведая, сколь их господство противно ее

жителям, не отказался от предлагаемой ему чести быть покровителем

несчастного Князя, вероломно обманутого Белою; надеялся на Галичан и не

обманулся. Быв недовольны правлением Владимировым, они еще гораздо более

ненавидели Венгров; и когда услышали, что сей Князь с Воеводою Краковским,

знаменитым Николаем, идет к их границам: то все единодушно восстали, изгнали

Андрея и встретили Владимира с радостию; а Беле остался стыд и титул Короля

Галицкого, с 1190 года употребляемый в его грамотах. Еще не миновались

опасности для Владимира: худо веря бескорыстию Поляков, боясь Венгров,

Романа Волынского и собственного народа, он прибегнул к дяде, Великому

Князю, не хотев дотоле искать в нем милости; смиренно винился, обещал

исправиться и писал к нему: "Будь моим отцом и Государем: я Божий и твой со

всем Галичем; желаю тебе повиноваться, но только тебе одному". Сие

покровительство, согласное с долгом родства, было лестно и для гордости

Всеволода, который, взяв оное на себя, известил о том всех Князей Российских

и Казимира: после чего Владимир мог безопасно господствовать до самой

смерти.

Чтимый внутри и вне России, Всеволод хотел искреннего взаимного

дружелюбия Князей и старался утвердить оное новым свойством, выдав дочь свою

за племянника Святославова, - другую, именем Верхуславу, за Рюриковича,

мужественного Ростислава, а сына своего Константина, еще десятилетнего,

женив на внуке умершего Романа Смоленского. Юность лет не препятствовала

брачным союзам, коих требовала польза государственная. Верхуслава также едва

вступила в возраст отроковицы, когда родители послали ее к жениху в

Белгород. Сия свадьба была одною из Великолепнейших, о коих упоминается в

наших древних летописях. За невестою приезжали в Владимир шурин Рюриков,

Глеб Туровский, и знатнейшие Бояре с супругами, щедро одаренные Всеволодом.

Отменно любя Верхуславу, отец и мать дали ей множество золота и серебра;

сами проводили милую, осьмилетнюю дочь до третьего стана и со слезами

поручили сыну Всеволодовой сестры, который должен был, вместе с первыми

Боярами Суздальскими, везти невесту. В Белогороде Епископ Максим совершал

обряд венчания, и более двадцати Князей пировали на свадьбе.

Рюрик, следуя древнему обычаю, в знак любви отдал снохе город Брагин.

Сей Князь, тесть Игорева сына, жил в мире со всеми Ольговичами и в случае

споров о границах или Уделах прибегал к посредству Всеволодову. Так,

Святослав (в 1190 году) желал присвоить себе часть Смоленских владений; но

Рюрик и Давид вместе с Великим Князем обезоружили его, представляя, что он

взял Киев с условием не требовать ничего более и забыть споры, бывшие при

Великом Князе Ростиславе; что ему остается или исполнить договор, или начать

войну. Святослав дал им слово впредь не нарушать мира и сдержал оное,

довольный честию первенства между Князьями южной России. Уступив Чернигов

брату, Ярославу Всеволодовичу, а Рюрику знатную часть Киевской области, не

имея ни Переяславля, ни Волыни, он не мог равняться силою с древними

Великими Князьями, но подобно им именовался Великим и восстановил

независимость Киева. Всеволод Георгиевич уважал в Святославе опытного старца

(власы седые были тогда правом на почтение людей); предвидя его близкую

кончину, удерживал до времени свое властолюбие и терпел некоторую

зависимость могущественной области Суздальской от Киева по делам церковным.

Вместе с народом или знаменитыми гражданами избирая Епископов для

Ростова, Суздаля, Владимира, но посылая их ставиться к Митрополиту Никифору,

преемнику Константинову, он всегда отправлял Послов и к Святославу, требуя

на то его Княжеского соизволения: ибо власть Духовная была тесно связана с

гражданскою, и Митрополит действовал согласно с желанием Государя. Никифор

хотел нарушить сей устав в России, самовластно посвятив в Епископы Суздалю

одного Грека; но Всеволод не принял его, и Митрополит поставил иного,

назначенного Великим Князем и одобренного Святославом. - Между тем, желая

приближиться к древней столице, Всеволод возобновил город Остер, разрушенный

Изяславом Мстиславичем: Тиун Суздальский приехал туда властвовать именем

Князя. Южный Переяславль также зависел от Всеволода, который отдал его, по

смерти Владимира Глебовича, другому племяннику, Ярославу Мстиславичу. Вся

Украина, по словам Летописца, оплакала сего мужественного Владимира,

ужасного для Половцев, доброго, бескорыстного, любившего дружину и любимого

ею.

Когда почти вся Россия наслаждалась тишиною, Смоленская и Новогородская

область представляют нам ужасы мятежа и картину воинской деятельности. Давид

Ростиславич, господствуя в Смоленске, не был любим народом. Не имея твердых

государственных законов, основанных на опыте веков, Князья и подданные в

нашем древнем отечестве часто действовали по внушению страстей; сила

казалась справедливостию: иногда Государь, могущественный усердием и мечами

дружины, угнетал народ; иногда народ презирал волю Государя слабого.

Неясность взаимных прав служила поводом к мятежам, и Смоляне, однажды изгнав

Князя, хотели и вторично утвердить народную власть таким же делом. Но Давид

был смел, решителен; не уступил гражданам и не жалел их крови; казнил многих

и восстановил порядок.

Сын Давидов, Мстислав, года два Княжил спокойно в Новегороде; вместе с

отцом ходил воевать Полоцкую область и заключил мир с ее жителями, которые

встретили их на границе с дарами. При сем же Князе Новогородцы, опустошив

часть Финляндии, привели оттуда многих пленников. Но дух раздора не замедлил

обнаружиться в республике: народ возненавидел некоторых знатных граждан,

осудил на смерть, бросил с моста в Волхов. Юный Мстислав не предупредил зла

и казался слабым. В вину ему поставили, может быть, и гибель чиновников,

ездивших тогда для собрания дани в Заволочье в страну Нечерскую и Югорскую,

где Новгород господствовал и давал законы народам полудиким, богатым

драгоценными звериными кожами: сии чиновники и товарищи их были убиты

жителями, хотевшими освободиться от ига Россиян. Вследствие того и другого

происшествия Новогородцы изгнали Мстислава, прибегнули опять ко Всеволоду и

желали вторично иметь Князем свояка его, Ярослава Владимировича. Теснейшая

связь с могущественным Государем Суздальским обещала им столь важные выгоды

для внутренней торговли, что они согласились забыть прежнюю досаду на

Ярослава и целые девять лет терпели его как в счастливых, так и в

неблагоприятных обстоятельствах. Первый год Ярославова Княжения, или 1188,

ознаменовался чрезвычайною хлебною дороговизною (четверть ржи стоила более

двух нынешних серебряных рублей) и важною ссорою с Варягами, Готландцами и

другими народами Скандинавскими. Новогородцы задержали их купцов, разослали

по темницам; не пустили своих за море; отправили назад Послов Варяжских и не

хотели с ними договариваться о мире. Шведские Летописцы сказывают, что в сей

год Россияне, соединясь с жителями Эстонии и Корелами, приходили на судах в

окрестности Стокгольма, убили Архиепископа Упсальского, взяли 14 июля

древний торговый город Шведский Сигтуну, опустошили его так, что он уже

навеки утратил свое прежнее цветущее состояние, и вместе со многими

драгоценностями похитили серебряные церковные врата, которыми украсилась

Соборная церковь Новогородская. Недовольные тогда Варягами, Новогородцы

могли возбудить Эстонцев к опустошению приморской Швеции; могли дать им и

некоторых воинов: но участие Россиян в сем предприятии, без сомнения, было

не важно, когда современные Летописцы наши о том не упоминают, описывая

обстоятельно малейшие военные действия их времени; например, как Псковитяне

(в 1190 году) разбили сих самых Эстонцев, которые на семи шнеках, или судах,

приходили грабить в окрестностях тамошнего озера; как Новогородцы с Корелами

(в 1191 году) воевали бедную землю Финнов, жгли там селения, истребляли

скот. Тогда же Ярослав Владимирович, имев на границе свидание с Князьями

Кривскими, или Полоцкими, согласился вместе с ними идти зимою на Литву или

Чудь; богато одаренный союзниками, возвратился в Новгород и, по условию

вступив в Ливонскую землю, взял Дерпт, множество пленников и всякого роду

добычи. В следующий год, летом, сей Князь сам остался во Пскове, а двор его,

или дружина, с отрядом Псковитян завоевали Медвежью Голову, или Оденпе,

распространив огнем и мечом ужас в окрестностях. Тогдашнее состояние

Чудского народа было самое несчастное:

Россияне, ссылаясь на древние права свои, требовали от него дани, а

Шведы перемены закона. Папа Александр III торжественно обещал Северным

Католикам вечное блаженство, ежели язычники Эстонские признают в нем

Апостольского Наместника: с Латинскою Библиею и с мечем Шведы выходили на

восточные берега моря Балтийского и наказывали идолопоклонников за их

упорство в заблуждениях язычества. Россияне - Новогородцы, Кривичи -

изъявили менее ревности к обращению неверных и не хотели насилием просвещать

людей; но считали жителей Эстонии и Ливонии своими подданными, наказывая их

как мятежников, когда они желали независимости. В сие время, по сказанию

древнейшего Летописца Ливонского, славился могуществом Князь Полоцкий

Владимир: он господствовал до самого устья Двины, и власть его над южною

Чудскою землею была вообще столь известна, что благочестивый старец

Меингард, усердный Немецкий Католик, приехав около 1186 года с купцами

Немецкими в Ливонию, просил у него дозволения мирно обращать тамошних

язычников в Христианство: на что Владимир охотно согласился и даже отпустил

Меингарда с дарами из Полоцка, не предвидя вредных следствий, которым скоро

надлежало открыться для Россиян от властолюбия Пап и Духовенства Римского.

Меингард имел успех в важном деле своем: основал первую Христианскую

церковь в Икскуле вместе с маленькою крепостию (недалеко от нынешней Риги);

учил язычников Закону и военному искусству для их безопасности; крестил

волею и неволею; одним словом, утвердил там Веру Латинскую.

Новогородцы, желая отмстить народу Югорскому за убиение их собирателей

дани, в 1193 году послали туда Воеводу с дружиною довольно многочисленною.

Жители, хотя свирепые обычаем и дикие нравами, имели уже города. Воевода,

взяв один из оных, пять недель стоял под другим, терпя нужду в съестных

припасах. Осажденные уверяли его в своей покорности, называли себя

Новогородскими слугами и несколько раз обещали вынести обыкновенную дань:

соболей, серебро (что, как надобно думать, получали они меною от дальнейших

народов Сибирских). Неосторожный Воевода, приглашенный ими, въехал в город с

двенадцатью чиновниками и был изрублен в куски; такую же участь имели и

другие 80 Россиян, вошедшие за ними.

На третий день, Декабря 6, жители сделали вылазку и почти совсем

истребили осаждающих, изнуренных голодом. Спаслося менее ста человек,

которые, долгое время скитаясь по снежным пустыням, не могли дать о себе

никакой вести Новогородцам, беспокойным о судьбе их, и возвратились уже чрез

8 месяцев. Вместо того, чтобы идти в храм и благодарить Небо, спасшее их от

погибели, сии несчастные вздумали судиться пред народом, обвиняли друг друга

в измене, в тайном сношении со врагами во время осады города Югорского.

Дело, весьма неясное, кончилось убиением трех граждан и взысканием пени с

иных, мнимых преступников.

[1194-1195 гг.] Всеволод Суздальский и Святослав Киевский держали

равновесие Государства: Новгород, Рязань, Муром, Смоленск, некоторые области

Волынские и Днепровские, подвластные Рюрику, признавали Всеволода своим

главою: Ольговичи и Владетели Кривские повиновались Святославу, который,

несмотря на то, чувствовал превосходство сил на стороне Великого Князя и,

следуя внушениям благоразумия, свойственного опытной старости, не дерзал

явно ему противоборствовать. Так, имея ссору о границах с Князьями

Рязанскими и готовый вместе с другими Ольговичами объявить им войну, он не

мог начать ее без дозволения Всеволодова: требовал оного, не получил и

должен был мирно возвратиться из Карачева. На сем пути Святослав занемог:

чувствуя сильную боль в ноге, летом ехал в санях до реки Десны, где сел в

лодку; из Киева немедленно отправился в Вышегород: облил слезами раку Святых

Мученников, Бориса и Глеба; хотел поклониться там гробу отца своего, но видя

дверь сего придела запертою, спешил возвратиться к супруге. Он жил только

неделю; мог еще однажды выехать из дворца к обедне; слабел, едва говорил и

лежал наконец в усыплении; за несколько же часов до смерти вдруг поднялся на

одре и спросил у супруги: когда будут Маккавеи? - день, в который умер отец

его. В Понедельник, ответствовала Княгиня. "Итак, мне не дожить!" - сказал

он. Княгиня думала, что ему привиделся сон, и хотела знать оный.

Святослав не ответствовал ей, громко читая: верую во единого; отправил

гонца за Рюриком, велел постричь себя в Монахи и преставился... Непостоянный

от юности, некогда друг и предатель Мстиславичей, Мономаховых внуков; то

враг, то союзник Долгорукого и дядей своих, Черниговских Владетелей; жертвуя

истинными государственными добродетелями, справедливостию, честию, выгодам

политики личной; бессовестный в отношении не только к Мономахову потомству,

но и к своим единокровным, сей Князь имел однако ж достоинства: ум

необыкновенный, целомудрие, трезвость, всю наружность усердного Христианина

и щедрость к бедным.

Имя Государя Киевского, напоминая знаменитость древних Князей Великих,

доставляло ему уважение от Монархов соседственных. Бела Венгерский искал его

дружбы: сильный Казимир также. Женив сына, именем Всеволода Чермного, на

дочери Казимировой, Марии (скоро умершей Инокинею в Киевском, ею основанном

монастыре Св. Кирилла), Святослав помолвил внуку, Евфимию, дочь Глебову, за

Греческого Царевича (может быть, Исаакиева сына, Алексия IV) и не дожил до

ее брака, успев единственно выслать Бояр навстречу к Императорским

сановникам, ехавшим за невестою.

Вероятно, что Рюрик уступил Святославу Киев единственно по его смерти и

что Всеволод утвердил сей договор, известный Князьям, Вельможам и гражданам.

Любимый вообще за свою приветливость, Рюрик был встречен народом и

Митрополитом со крестами; а Великий Князь прислал Бояр возвести его на трон

Киевский, желая тем ознаменовать зависимость оного от Государей Суздальских,

хотя Рюрик, подобно Святославу, также назывался Великим Князем и самовластно

располагал городами Днепровскими. Он звал к себе брата, Давида Смоленского,

чтобы вместе с ним назначить Уделы своим сыновьям и Владимировичам, внукам

Мстислава Великого.