Великого Князя, вел к родителю многочисленное союзное войско Короля Гейзы и

своею неосторожностию лишился оного. Вступив в Волынию, он пировал с

Венграми, угощаемый дядею, Владимиром Мстиславичем; слышал о приближении

Галицкого Князя, но беспечно лег спать, в надежде на стражу и самохвальство

Венгров. "Мы всегда готовы к бою", - говорили они и пили без всякой

умеренности. В полночь тревога разбудила Мстислава: дружина его села на

коней; но упоенные вином союзники лежали как мертвые. Владимирко ударил на

них пред рассветом: бил, истреблял - и Великий Князь получил известие, что

сын его едва мог спастися один с своими Боярами. Тогда Изяслав призвал

союзников: Князя Черниговского и сына Всеволодова, его племянника: даже и

Святослав Ольгович, повинуясь необходимости, дал ему вспомогательную

дружину. Сие войско осадило Городец. Теснимый со всех сторон, оставленный

прежними друзьями и товарищами, Князь Суздальский должен был чрез несколько

дней смириться: уступив Переяславль Мстиславу Изяславичу, возвратился в

наследственный Удел свой и поручил Городец сыну Глебу. Но скоро Изяслав

отнял у Георгия и сие прибежище в южной России: сжег там все деревянные

здания, самые церкви и сравнял крепость с землею.

Наказав главного неприятеля, Великий Князь желал отмстить хитрому,

счастливому сподвижнику Георгиеву, Владимирку: Король Венгерский хотел того

же. Им надлежало соединиться у подошвы гор Карпатских. Летописцы славят

взаимную искреннюю дружбу сих Государей: сановники Гейзы от его имени

приветствовали Великого Князя на дороге; сам Король, провожаемый братьями,

Ладиславом и Стефаном, всем Двором, всеми Баронами, выехал встретить

Изяслава, который вел за собою многочисленное стройное войско. С любовью

обняв друг друга, они, в шатре Королевском, условились не жалеть крови для

усмирения врага - и на рассвете, ударив в бубны, семьдесят полков Венгерских

двинулись вперед; за ними шли Россияне и конные Берендеи; вступив в землю

Галицкую, расположились близ реки Сана, ниже Перемышля. Владимирко стоял на

другой стороне, готовый к бою, и схватил несколько зажитников Королевских.

Тогда было Воскресенье; Гейза, обыкновенно празднуя сей день, отложил битву

до следующего. По данному знаку союзное войско приступило к реке. Изяслав

находился в средине, и так говорил ратникам: "Братья и дружина! Доселе Бог

спасал от бесчестия землю Русскую и сынов ее: отцы наши всегда славились

мужеством. Ныне ли уроним честь свою пред глазами союзников иноплеменных?

Нет, мы явим себя достойными их уважения". В одно мгновение ока Россияне

бросились в Сан: Венгры также, и смяли Галичан, стоявших за валом.

Побежденный Владимирко, проскакав на борзом коне между толпами Венгров

и Черных Клобуков (один, с каким-то Избыгневом), заключился в Перемышле.

Союзники могли бы тогда взять крепость; но воины их, грабя Княжеский богатый

дворец на берегу Сана, дали время многим рассеянным битвою Галичанам

собраться в городе.

Владимирко хотел мира: ночью отправил к Архиепископу и Боярам

Венгерским множество серебра, золота, драгоценных одежд и вторично склонил

их быть за него ходатаями. Они представили Гейзе, что Галицкий Князь, тяжело

раненный, признается в вине своей; что Небо милует кающихся грешников; что

он служил копием своим отцу Гейзину, Беле Слепому, против Ляхов; что

Владимирко, зная великодушие Короля и готовясь скоро умереть, поручает ему

юного сына и боится единственно злобы Изяславовой. Великий Князь не хотел

слышать о мире. "Если умрет Владимирко, - говорил он, - то безвременная

кончина его будет справедливою Небесною казнию. Сей вероломный, клятвенно

обещав нам приязнь свою, разбил твое и мое войско. Забудем ли бесчестие?

Ныне Бог предает Владимирка в руки наши: возьмем его и землю Галицкую".

Мстислав, сын Великого Князя, еще ревностнее отца противился миру: напрасно

Владимирко старался молением и ласками обезоружить их.

Но Гейза ответствовал: "Не могу убить того, кто винится", и простил

врага, с условием, чтобы он возвратил чужие, занятые им города Российские

(Бужск, Тихомль, Шумск, Выгошев, Гнойни) и навсегда остался другом Изяславу,

или, по тогдашнему выражению, не разлучался с ним ни в добре, ни в зле. Из

шатра Королевского послали ко мнимо больному Владимирку чудотворный крест

Св. Стефана: сей Князь дал присягу. "Если он изменит нам (сказал Гейза), то

или мне не царствовать или ему не княжить". Услужив шурину и смирив

надменного Владимирка, бывшего в тесном союзе с Греками, Король спешил к

берегам Сава отразить Императора Мануила, хотевшего отмстить ему за обиду

своего Галицкого друга.

Изяслав, возвратяся в Киев с торжеством, изъявил благодарность

Всевышнему, праздновал с дядею Вячеславом, уведомил брата своего, Князя

Смоленского, о счастливом успехе похода и советовал ему остерегаться

Георгия, слыша, что он вооружается в Ростове.

Князь Суздальский еще более возненавидел Мстиславичей за разрушение

Городца, который был единственным его достоянием в полуденных, любезных ему

странах Государства. Там он жил духом и мыслями; там лежал священный прах

древних Князей Российских, славились храмы чудесами и жители благочестием.

Георгий в наследственном восточном Уделе своем видел небо суровое, дикие

степи, дремучие леса, народ грубый; считал себя как бы изгнанником и,

презирая святость клятв, думал только о способах удовлетворить своему

властолюбию. Он призвал Князей Рязанских и Половцев, кочевавших между Волгою

и Доном; занял область Вятичей и велел Князю Новагорода Северского,

Святославу Ольговичу, также быть к нему в стан под Глухов. Владимирко,

сведав о походе Георгия, думал вместе с ним начать военные действия против

Мстиславичей; но Изяслав успел отразить его и заставил возвратиться. Князь

Галицкий, мужеством достойный отца, не хотел уподобляться ему в верности

слова: не боялся клятвопреступления и доказал ошибку снисходительного Гейзы,

не исполнив обещания, то есть силою удержав за собою города Великокняжеские,

Шумск, Тихомль и другие. Видя, что Георгий намерен осадить Чернигов, Князь

Смоленский, по сделанному условию с братом, вошел в сей город защитить

Изяслава Давидовича, их союзника. Тут находился и Святослав Всеволодович,

который уже знал характер Георгиев и не любил его. С душевным прискорбием

они говорили друг другу: "Будет ли конец нашему междоусобию?"

Набожный Князь Суздальский, подступив к Чернигову в день Воскресный, не

хотел обнажить меча для праздника; но велел Половцам жечь и грабить в

окрестностях!

Двенадцать дней продолжались битвы, знаменитые мужеством Андрея

Георгиевича: он требовал, чтобы Князья, союзники Георгиевы, сами по очереди

ходили на приступ, для ободрения войска; служил им образцом и собственною

храбростию воспламенял всех. Осажденные не могли защитить внешних

укреплений, сожженных Половцами, и город был в опасности; но Великий Князь

спас его. Услышав только, что Изяслав перешел Днепр, робкие Половцы бежали:

Георгий также отступил за Снов, и Князь Черниговский встретил своего

избавителя на берегу реки Белоуса.

Святослав Ольгович, удерживая Георгия, говорил: "Ты принудил меня

воевать; разорил мою область, везде потравил хлеб и теперь удаляешься!

Половцы также ушли в степные города свои. Мне ли одному бороться с

сильными?" Но Князь Суздальский, оставив у Святослава только 50 человек

дружины с сыном Васильком, вышел из области Северской, чтоб овладеть всею

страною Вятичей, где ему никто не противился.

Тогда была уже глубокая осень: Изяслав дождался зимы, поручил

Смоленскому Князю наблюдать за Георгием, осадил Новгород Северский и дал мир

Святославу Ольговичу; а сын Великого Князя, Мстислав, с Киевскою дружиною и

с Черными Клобуками воевал землю Половецкую: [в феврале 1153 г.] разбил

варваров на берегах Орели и Самары, захватил их вежи, освободил множество

Российских пленников. Но сей успех не мог утвердить безопасности восточных

пределов Киевских: скоро Мстислав должен был вторично идти к берегам Псла

для отражения Половцев.

Тогда, желая покоя, Великий Князь отправил Боярина, Петра Бориславича,

с крестными грамотами к Владимирку Галицкому. "Ты нарушил клятву, - говорил

ему Посол, - данную тобою нашему Государю и Королю Венгерскому в моем

присутствии.

Еще можешь загладить преступление: возврати города Изяславовы и будь

его другом". Владимирко ответствовал: "Брат мой Изяслав нечаянно подвел на

меня Венгров: никогда не забуду того; умру или отмщу". Посол напоминал ему

целование креста. "Он был не велик!" - сказал Владимирко в насмешку. "Но

сила оного велика, - возразил Петр: - Вельможа Королевский объявлял тебе,

что если, целовав сей чудесный крест Св. Стефана, преступишь клятву, то жив

не будешь". Владимирко не хотел слушать и велел Послу удалиться. Изяславов

Боярин положил на стол грамоты клятвенные, в знак разрыва. Ему не дали даже

и подвод. Петр отправился на собственных конях; а Владимирко, пошедши в

церковь к Вечерне и видя его едущего из города, смеялся над ним с своими

Боярами. - В ту же ночь Отрок Княжеский, догнав сего Посла, велел ему

остановиться. Петр ожидал новой для себя неприятности, беспокоился, и на

другой день, вследствие вторичного повеления, возвратился в Галич. Слуги

Владимирковы встретили его пред дворцом в черных одеждах. Он вошел в сени:

там юный Князь Ярослав сидел на месте отца, в черной мантии и в клобуке,

среди Вельмож и Бояр, также одетых в печальные мантии. Послу дали стул.

Ярослав заливался слезами; царствовало глубокое молчание. Изумленный Боярин

Изяславов хотел знать причину сей общей горести и сведал, что Владимирко,

совершенно здоровый накануне, отслушав Вечерню в церкви, не мог сойти с

места, упал и, принесенный во дворец, скончался. "Да будет воля Божия! -

сказал Петр: - все люди смертны". Ярослав отер слезы. "Мы желали известить

тебя о сем несчастии, - говорил он Послу: - скажи от меня Изяславу: Бог взял

моего родителя, быв Судиею между им и тобою. Могила прекратила вражду. Будь

же мне вместо отца. Я наследовал Княжение; воины и дружина родительская со

мною: одно его копие поставлено у гроба: и то будет в руке моей. Люби меня

как сына своего, Мстислава: пусть он ездит с одной стороны подле твоего

стремени, а я с другой, окруженный всеми полками Галицкими".

Великий Князь изъявил сожаление о внезапной кончине знаменитого, умного

Владимирка, основателя могущественной Галицкой области, но требовал

доказательств искреннего дружелюбия от Ярослава - то есть, возвращения

городов Киевских, и видя, что ему хотят удовлетворить только ласковыми

словами, а не делом, прибегнул к оружию. Войско Галицкое стояло на берегах

Серета: Изяслав, пользуясь густым утренним туманом, перешел за сию реку.

Мгла исчезла, и неприятели увидели друг друга. Юный Князь Галицкий сел на

коня. Усердные Вельможи сказали ему: "Ты у нас один: что будет, если

погибнешь? Заключись в Теребовле: мы сразимся; и кто останется жив, тот

придет умереть с тобою". В сражении упорном и кровопролитном победа казалась

сомнительною. Сын и братья Изяславовы не могли устоять; но Великий Князь

одолел на другом крыле. С обеих сторон гнались и бежали; обе стороны взяли

пленников, но Изяслав более. Он поставил на месте битвы знамена

неприятельские и схватил многих рассеянных Галичан, которые толпами к ним

собирались, обманутые сею хитростию. Видя малое число своей дружины и боясь

вылазки из Теребовля, Изяслав велел ночью умертвить всех несчастных

пленников, кроме Бояр, и с покойною совестию возвратился в Киев,

торжествовать второй брак свой. Невестою его была Княжна Абазинская, без

сомнения Христианка: ибо в отечестве ее и в соседственных землях Кавказских

находились издавна храмы истинного Бога, коих следы и развалины доныне там

видимы. Мстислав, отправленный отцом, встретил сию Княжну у порогов

Днепровских и с великою честию привез в Киев.

Готовясь к новому междоусобному кровопролитию (ибо непримиримый Князь

Суздальский стоял уже с войском в земле вятичей, близ Козельска), Изяслав с

прискорбием видел бесчестие своего меньшего сына, Ярослава, изгнанного

Новогородцами, которые - в 1149 году положив на месте 1000 Финляндцев,

хотевших ограбить Водскую область, - в течение пяти лет не имели иных

врагов, кроме самих себя, и занимались одними внутренними раздорами.

Избранный сим легкомысленным народом, Ростислав Смоленский, в угодность ему,

отправился княжить в Новгород, а Ярослав в Владимир Волынский, на место

умершего Святополка Мстиславича.

Малочисленность союзных Половцев и конский падеж заставили Георгия

отложить войну. Между тем Изяслав, не дожив еще до глубокой старости,

скончался, к неутешной горести Киевлян, всех Россиян и самых иноплеменников,

Берендеев, Торков. Они единогласно называли его своим Царем славным,

господином добрым, отцем подданных. Старец Вячеслав, проливая слезы,

говорил: "Сын любезный! Сему гробу надлежало быть моим; но Бог творит, что

ему угодно!" - Княжение Изяслава описано в летописях с удивительною

подробностию. Мужественный и деятельный, он всего более искал любви народной

и для того часто пировал с гражданами; говорил на Вечах, подобно Великому

Ярославу; предлагал там дела Государственные и хотел, чтобы народ, исполняя

волю Государя, служил ему охотно и врагов его считал собственными. Разделив

престол с дядею, добродушным и слабым, Изяслав в самом деле не уменьшил

власти своей, но заслужил похвалу современников; обходился с ним как нежный

сын с отцом; один брал на себя труды, опасности, но приписывал ему честь

побед своих и жил сам в нижней части города, уступив Вячеславу дворец

Княжеский.

Готовый умереть за Киев, Изяслав удалялся от иных случаев проливать

кровь Россиян: не вступился за сына, оскорбленного Новогородцами, ни за

Рогволода Борисовича, зятя своего, которого Полочане в 1151 году свергнули с

престола, избрав на его место Ростислава Глебовича, Князя Минского, и

признав Святослава Ольговича покровителем их области. Так граждане

своевольствовали в нашем древнем отечестве, употребляя во зло правило, что

благо народное священнее всех иных законов.

Тело Изяслава было погребено в монастыре Св. Феодора, основанном

Великим Мстиславом.