ДМИТРИЙ IV ИОАННОВИЧ

(ДОНСКОЙ)

  Жизнь - 1350-1389 гг.

Правление - 1363-1389 гг.

12 октября 1350 года в Звенигороде в семье местного князя Ивана Ивановича, сына Ивана Калиты, родился первенец, названный Дмитрием в честь праздновавшегося 26 октября дня святого Дмитрия Солунского. С весны 1354 года Иван Иванович занял великое Владимирское княжение, Дмитрий по праву старшего сына стал считаться его преемником в Москве, а при благоприятном стечении обстоятельств и во Владимире. 13 ноября 1359 года Иван II Иванович скончался, завещав Дмитрию большую часть своих владений, в том числе треть земли и недвижимости непосредственно в Москве и столько же доходов от ее казны. Для великого князя Московского, статус которого по старшинству в роду перешел к Дмитрию, это были сравнительно небольшие владения: Можайск с несколькими волостями, часть отошедших к Москве рязанских земель, Коломна без волостей, село Романовское на реке Рокша. Еще 60 московских волостей и две трети Москвы были во владениях младшего брата Ивана, трех великих княгинь-вдов и двоюродного брата Владимира, сына покойного Андрея Ивановича.
Весной 1360 года русские князья, имевшие желание и соответствующие финансы для претензий на великое княжение, отправились в Орду. Туда же держало путь и московское посольство, формально возглавляемое девятилетним Дмитрием. По причине малолетства его кандидатура серьезной хану Ноурузу не показалась, и ярлык на великое Владимирское княжение достался Дмитрию Константиновичу суздальскому. Неизвестно, как отнесся к поражению сам юный московский князь, но его боярское окружение сдаваться не собиралось. И дело было не только в престиже. Вместе с ярлыком из-под власти Москвы ушла недвижимость в Ростове, земельные владения во Владимирском княжестве и Галицкое княжество целиком, дававшие от сбора налогов и разного вида податей немалый прибыток казне. Кроме того, московская знать почему-то утвердилась во мнении, что великокняжеским престолом должна владеть исключительно московская княжеская династия, хотя с начала правления Ивана Калиты прошло лишь немногим более 30 лет. Для спора за ярлык с новым великим князем у московских бояр был лишь один, не имевший никакого значения для Орды юридический довод: отец Дмитрия Константиновича никогда не владел владимирским столом, а значит, и он сам, согласно старинной русской традиции, не мог княжить во Владимире. Но по той же традиции за Дмитрием суздальским было безусловное право на власть старейшего в роду: юный Дмитрий московский доводился ему четвероюродным племянником и, значит, от их общего предка Ярослава II Всеволодовича был на родословное колено дальше. Московским боярам это, конечно, было известно, тем не менее они уже в следующем 1361 году вместе с Дмитрием отправились на берега Волги, рассчитывая, вероятно, на милость нового хана Хызра. Но оказалось, что сопровождавшийся резней передел власти в Орде был в самом разгаре, и московскому посольству пришлось спасаться бегством.
Через год у ордынцев ситуация более-менее стабилизировалась, но Орда разделилась надвое: в Сарай-бату остался хан Мюрид, а на правом берегу Волги обосновался малоизвестный хан Абдуллах, за которым стоял уже набравший силу Мамай. Московские бояре привыкли иметь дело со Ставкой хана, туда они в 1362 году и направились, оставив на этот раз Дмитрия в Москве. Вскоре прибыло и посольство великого князя. Ордынской верхушке было явно не до спора русских князей, и судьбу великого княжения решили, по всей вероятности, деньги - ярлык отправился в Москву. Дмитрий Константинович решил воспротивиться, занял оборону в Переяславле, но когда туда двинулись московские полки, без боя ушел в свой отчинный Суздаль. В начале января 1363 года Дмитрий Иванович торжественно въехал во Владимир и прошел церемонию «посажения на великокняжеский стол». Через три недели новый великий князь вернулся в Москву.
По тем временам 11-летний князь считался взрослым уже человеком, и бояре обязаны были считаться с его мнением, но фактически княжеством пока управляли именно они. Дмитрий своих бояр ценил, уважал их труд и даже завещал своим сыновьям: «И боляры своя любите, честь им достойную воздавайте противу служению их, без совета их ничьто же не творите». Ближайшим к князю человеком был его воспитатель, или «дядька», московский тысяцкий боярин Василий Васильевич Вельяминов. Должность тысяцкого во властных структурах была очень значительная, ибо при отъездах князя в его руках сосредотачивалась и гражданская, и военная власть. Позже, в соответствии с завещанием отца, опекуном Дмитрия стал митрополит московский Алексий, до конца своей жизни оказывавший на своего подопечного благотворное влияние. К тому времени боярский управленческий аппарат на Руси уже принял достаточно законченную форму, и князю оставалось лишь подобрать в Боярскую думу (совет бояр) разумных и достойных людей.
Но и разумные люди не были застрахованы от ошибок. Московские бояре из лучших побуждений решили еще более укрепить власть своего князя, заручившись поддержкой и хана мамаевой Орды Абдуллаха. В первой половине 1363 года Дмитрий во Владимире принял от его посла второй ярлык на великое княжение. Тем самым он признал Абдуллаха ханом, в ордынской Ставке считавшегося самозванцем. Хан Мюрид, естественно, разгневался и незамедлительно отправил в Суздаль небольшой отряд и своего посла с ярлыком на великое княжение для Дмитрия Константиновича. Последний тут же занял Владимир, но продержался там лишь 12 дней. Московское войско преследовало князя до Суздаля, вынудило сесть в осаду и начало «пустошить» окрестности города. Дмитрию ничего не оставалось, как отказаться от ярлыка в пользу своего московского тёзки. Заодно Москва управилась с Ростовом, Галицким и Стародубским княжествами, где начали править ее наместники. С двоюродным братом Владимиром Дмитрий Иванович заключил договор о взаимной любви и дружбе. 23 октября 1364 года умер младший брат великого князя Иван, 27 декабря этого же года - их мать, великая княгиня Александра. Владения брата перешли к Дмитрию, но из близких родственников у него не осталось никого.
В начале зимы 1364 года Дмитрию Константиновичу суздальскому вновь привезли ярлык на великое княжение, вновь из Ставки, но от нового хана Азиза. У князя как раз были проблемы со своим младшим братом, и он не только окончательно отказался от ярлыка в пользу Дмитрия Ивановича, но и обратился к нему как к великому князю за помощью против брата. Общими усилиями удалось заставить Бориса покинуть Нижний Новгород, а бывшие соперники, в борьбе за престол превратились в союзников.
18 января 1366 года политический союз двух князей был скреплен брачными узами: Дмитрий Иванович женился на младшей дочери Дмитрия суздальского Евдокии. Летописцы отметили строгую целомудренную жизнь князя до брака и в семейной жизни, отвращение к непристойным и кровавым забавам, воздержание от пьянства. Евдокия стала первой и единственной супругой Дмитрия Ивановича, а бытовые черты характера князя позволяют предположить, что многодетная семья жила в мире и согласии. Дата рождения первенца, Даниила, точно неизвестна, второй сын Василий (буд. в. к.) родился в 1371 году, потом были Юрий, Семен, Иван, Андрей, Петр, Константин, родившийся за несколько дней до смерти отца. Череда сыновей перемежалась дочками: София, Мария, Анастасия, Анна.
Вне семьи характер Дмитрия Ивановича просматривался не столь ясно: прямодушие сочеталось в нем с коварством, отвага - с нерешительностью, личная храбрость - с откровенной трусостью. Но безусловны были незлобливость, великодушие, скромность, примерное благочестие и щедрость к церквам. Впрочем, великодушие не мешало Дмитрию без раздумий предавать смерти злодеев, при нем впервые на Руси была узаконена публичная казнь государственных преступников. Сочли нужным летописцы отметить и неграмотность князя - «аще и книгам неучен», поэтому в премудрости науки управления ему пришлось вникать на практике и силой лишь природного ума. Современники оценили его деятельность на этом поприще прозвищем Орел Высокопарящий. В 40 лет внешность Дмитрия Ивановича вполне соответствовала представлению народа о княжеском достоинстве: крепкое телосложение в сочетании с дородностью, отменное здоровье, густые черные волосы и борода, светлые ясные глаза.
Личные достоинства великого князя не уберегли русские земли. Разорения и опустошения от внешних врагов и внутренних усобиц следовали одни за другими. Не обошлось и без природных катаклизмов: эпидемия чумы 1363-1364 годов, засухи в 1365, 1371 и 1373 годах, пожары. Началось с большого пожара 1365 года, уничтожившего значительную часть Москвы и сильно повредившего дубовый кремль. К этому времени обострились отношения с Новгородом, не все благоприятно для Москвы складывалось в Тверском княжестве, и было принято решение не восстанавливать деревянный кремль, а строить на его месте новый, каменный. Строительство началось вскоре после свадьбы князя, и шло около двух лет. Площадь новой, единственной в Северо-Восточной Руси каменной крепости получилась чуть меньше современного Кремля, и никто ни разу не смог взять ее штурмом.
В 1367 году возник конфликт с Новгородом, жители которого организовали несколько разбойничьих ватаг и занялись грабежом на торговых путях Волги и Камы. Великий князь пресек это безобразие решительно и быстро, вынудил Новгород идти к нему на поклон с миром, и в последующие 20 лет северяне Москве больших хлопот не доставляли.
Конфликт с Тверью перерос в международный, хотя началось все с прозаического спора удельных тверских князей. В 1364 году к Михаилу Александровичу микулинскому, сыну казненного в 1328 году в Орде великого князя Александра Михайловича, отошел по завещанию удел его умершего двоюродного брата. Великий князь Тверской Василий Михайлович и удельный князь дорогобужский Еремей Константинович вступили с ним по этому поводу в спор. Но Михаил уже настолько усилился, что верный союзник Москвы Василий Михайлович вынужден был уступить ему Тверь и уйти в свой удельный Кашин. К этому времени все устоялось в Москве, и после закладки каменного кремля Дмитрий Иванович начал приводить под свою великокняжескую волю русских князей. Михаил Александрович не проявил должного повиновения и попал в число немногих, к кому великий князь применил не военные, но жесткие меры. У Твери к Москве были давние счеты, и Михаил ушел за помощью в Литву к своему родственнику великому князю Ольгерду. В его отсутствие Василий Михайлович с помощью московских и волокских полков, присланных к нему Дмитрием Ивановичем, попытался вернуть себе Тверь, но безуспешно - тверичи его своим великим князем не признавали изначально и город отстояли. В конце октября 1367 года вернулся с литовским войском Михаил Александрович, освободил свои волости, принудил Василия кашинского к миру и направил послов в Москву. Дмитрий Иванович не счел нужным начинать большую войну с Тверью, но его самолюбие было сильно уязвлено.
Случай свести счеты представился очень скоро. В начале следующего года в Москву приехал Еремей дорогобужский все с той же земельной проблемой. У Дмитрия Ивановича появился повод выступить в роли защитника обиженных, и он пригласил Михаила Александровича для разбора дела. Летом 1368 года состоялся не княжеский, а третейский суд, но в деле отсутствовал спорный момент - Михаил получил земельный удел по завещанию. Тогда его попросту схватили и вместе со свитой бросили в темницу подумать на досуге об отказе от земельного удела. Помог случай. В Москву по своим делам приехали три ордынских князя и, узнав об аресте весьма значительного тверского князя, выразили свое недоумение и недовольство. Ничего необычного в этом не было: на мелкие княжеские усобицы татары внимания не обращали, но споры между князьями значительными перерастали, как правило, в военные столкновения, что уменьшало выход дани в Орду. Пришлось узника с его боярами отпустить, формально с ним даже заключили мирный договор, но из Москвы в лице Михаила Александровича уехал злейший и непримиримый враг, ибо княжеское его достоинство было оскорблено беспричинно и всенародно. Вина за оскорбление лежала исключительно на совести великого князя.
Останавливаться на этом Дмитрий Иванович не собирался. Не прошло и месяца, как он силой занял часть спорного земельного удела, посадил там своего наместника вместе с князем Еремеем, вновь демонстрируя защиту якобы обиженного. Обман длился недолго, в конце лета на Тверь уже шло московское войско. Вряд ли это было вызвано амбициями великого князя. Скорее всего, ударом на Тверь он пытался предупредить коалицию тверских удельных князей против Москвы. Тем более что единственный союзник Дмитрия Ивановича Василий кашинский умер и Михаил стал полноправным великим Тверским князем. Михаил вновь ушел в Литву. У великого князя Ольгерда были свои виды на приграничные русские земли, к тому же в начале года москвичи отняли у него Ржеву. Поздней осенью 1368 года против Дмитрия пошли литовские и смоленское полки. Объединенным войском командовал сам Ольгерд, мастер быстрых и неожиданных ударов, цель и направление похода держались в строжайшей тайне. Когда к войску примкнул со своей дружиной вернувшийся ранее Михаил Александрович, выяснилось, что цель похода - Москва. Для великого князя это стало полной неожиданностью. Под рукой был только московский сторожевой полк, который и был полностью изрублен во встречном бою 21 ноября при реке Тростне. За три дня осады Москву взять не удалось, и Ольгерд увел свое войско, «пожег и монастыри и церкви, и волости и села, пограбил имения, и попленил людей безчисленно и в полон повел, и скотину всю с собой угнал... Такого зла никогда не бывало прежде Москве от Литвы». Естественно, что в этом плане не отставали от воинов Ольгерда и тверичи, но они мстили за недавнее разорение своих земель. Дмитрий Иванович вынужден был вернуть тверскому князю захваченную часть удела, но намерений привести Михаила под свою волю не оставил.

Полтора года великий князь готовил новый поход на Тверь, разорив за это время в отместку несколько смоленских волостей и сумев привлечь на свою сторону Новгород. Не остался в стороне и московский митрополит Алексий: переходивших на сторону Ольгерда удельных князей он отлучал от церкви, а с ушедших от литовского князя снимал грех клятвоотступничества. В конце лета 1370 года в Москву прибыл тверской епископ с предложением упрочить мир, но великий князь, напротив, объявил о разрыве прежних мирных отношений. Михаил Александрович вновь ушел за помощью в Литву, но Ольгерду на этот раз было не до русских проблем - он воевал с Тевтонским орденом. В отсутствие Михаила Дмитрий Иванович нанес два удара: в августе тверские волости громили его воеводы, а 7 сентября московские полки под его личным руководством взяли отчинный город Михаила Зубцов, вслед за ним Микулин, затем «все волости и села Тверския повоевали и пожгли и пусто сотворили, а людей многое множество в полон повели, и всё богатство их взяли, и весь скот их взяли в свою землю».

Не получив помощи в Литве, Михаил тверской решился на шаг неординарный и отправился прямиком на берега Волги. Богатые подарки сделали свое дело - у ставленника Мамая хана Мамант-Салтана Михаил Александрович получил ярлык на великое Владимирское княжение. Борьба Москвы с Тверью поднялась таким образом на высшую ступень, но Дмитрия Ивановича это не очень огорчило: в период с 1357 по 1370 годы в Орде сменилось более 25 ханов, и всерьез заниматься Русью никто из них просто не успевал. На подъездах к Владимиру великий князь выставил сторожевые отряды, но этим и ограничился. Михаил не стал идти напролом, а минуя засады, с ханским послом отправился в Литву. 6 декабря 1370 года Ольгерд, Михаил и один из смоленских князей со своими полками подошли к Москве. Похоже, на этот раз Дмитрий Иванович сознательно затворился в городе, отвлекая на себя внимание противника - в Перемышле его двоюродный брат собирал основное войско. 8 дней Ольгерд безуспешно штурмовал Москву, а уяснив расклад сил, запросил у осажденного великого князя вечного мира. Дмитрий согласился лишь на перемирие, и Ольгерд немедленно ушел восвояси, а с ним и смоленский князь. Оставшись в одиночестве, Михаилу Александровичу ничего не оставалось, как заключить мир с Москвой, признав тем самым великое княжение за Дмитрием Ивановичем.

Еще почти пять лет длилось противостояние князей со взаимными разорительными набегами. Дважды за это время Михаил добывал в Орде ярлык на великое княжение, и один раз за подтверждением своего ярлыка ездил к хану Дмитрий. На стороне Михаила была Литва, Дмитрий опирался на союз с русскими князьями. Ни разу не допустил он тверского князя к Владимиру, а после 1370 года и к Москве. Конечно, Дмитрий Иванович сильно рисковал, решаясь на открытое неповиновение ханской воле. Но расчет на слабость Орды оправдался: татары не смогли или не сочли нужным вмешиваться в спор Твери с Москвой. Финал противостояния пришелся на 1375 год. В июле Михаилу Александровичу доставили из Орды очередной и последний ярлык на великое княжение. Он тут же отправил в Москву уведомление о разрыве мира, а в Торжок и Углич - своих наместников. В этот раз на зачинщика смуты поднялись 13 из 16 князей Северо-Восточной Руси, и даже Новгород Великий прислал свой полк. Походом руководил Дмитрий Иванович, и он не стал дожидаться, пока Михаил получит военную помощь. Уже через две недели после разрыва мира войско подошло к Твери. Штурм с ходу не удался, город взяли в осаду, через три недели Михаил прислал владыку Евфимия и старейших бояр «с челобитьем прося мира». 1 сентября подписали мирный договор, а через два дня объединенное войско начало покидать Тверское княжество. По договору Михаил Александрович признал себя в правах младшим братом Дмитрия Ивановича и равным удельному князю Владимиру, двоюродному брату Дмитрия. Кроме того, он целовал крест (дал клятву) за себя, своих детей и племянников, что никто из них не будет впредь не только добиваться великого Владимирского княжения, но и откажется от него в случае предложения от татар. В свою очередь Дмитрий Иванович обязывался не вмешиваться во внутренние дела Тверского княжества. Как обычно, мирный договор предусматривал решение всех земельных, имущественных споров и взаимную военную помощь. Условия, конечно, диктовала Москва: Кашинский удел оказался выведенным из-под власти Михаила Александровича и даже ордынскую дань стал выплачивать, минуя Тверь.
Договор имел вполне обычное содержание, но была в нем принципиально новая, касающаяся общенациональных интересов статья: «...с Татары же будет нам мир, по думе; а буде нам дати выход, по думе же; а будет не дати, по думе же». Другими словами, в официальном документе было зафиксировано право Руси самостоятельно решать - платить дань Орде или нет, обороняться от татар или нападать на них. Определенное пренебрежение к Орде Дмитрий Иванович демонстрировал уже неоднократно, но теперь представился случай зафиксировать его в документе, и великий князь не убоялся это сделать. Объективные показания, безусловно, были. В Орде уже много лет шла кровавая «замятня», и ханы сменяли друг друга с невиданной быстротой. А на Руси со времен Ивана Калиты выросло и возмужало целое поколение, знавшее об ужасах татарских набегов лишь понаслышке. Великий князь был явно не худшим представителем этого поколения и, судя по всему, священного трепета перед Ордой не испытывал.
В 1371 году, подтвердив великокняжеский ярлык Дмитрия Ивановича, Мамай вынужден был довольствоваться меньшей данью, чем выплачивали великие князья при Узбеке и Чанибеке.
В 1373 году Дмитрий с полками все лето не допускал на левый берег Оки разорившие Рязанское княжество татарские отряды. Вслед за этим быстрыми темпами начала возводиться крепость Серпухов, ставшая опорным узлом обороны пограничного окского побережья.
В 1374 году в Нижнем Новгороде горожане перебили прибывшее от Мамая посольство вместе с отрядом сопровождения, а старшего посла Сарайку с его личной охраной заточили в крепость. Судя по сообщению летописца, отношения с мамаевой Ордой сильно ухудшились: «А князю в. Дмитрею Ивановичю Московскому бысть розмирие с Татары с Мамаем». Вероятно, по этому поводу в конце этого же года в Переяславле собрался съезд русских князей, и Дмитрию Ивановичу удалось с большинством из них договориться о более жестких совместных действиях по отношению к Орде.
В конце марта 1375 года остатки ханского посольства в Нижнем Новгороде попытались освободиться из заточения, но были перебиты. В отместку Мамай разорил южные нижегородские земли по берегам Киши и Пьяны, но дальше не пошел по причине, скорее всего, охватившей Орду эпидемии чумы. Через два года почти по тем же местам, застав врасплох и разбив русскую дружину, прошелся большой татарский отряд Араб-шаха (Арапша).
В 1377 году орде Мамая был брошен открытый вызов: войско великого князя подошло к Казани и вынудило платить обосновавшегося там одного из ордынских князей дань Москве. Справедливости ради следует отметить, что эпизоды вызывающего по отношению к мамаевой Орде поведения русских князей объяснялись не только их отвагой и уверенностью в своих силах, что и подтвердилось через 5 лет. Мамай, хоть и могущественный в те годы, но всего лишь темник, не был из рода Чингисхана, и на его стороне была только часть ордынского войска. Вот с этой, западной половиной Орды при объединении, конечно, всех сил Русь вполне могла воевать на равных. В Орде истинной, Золотой, Мамая считали самозванцем, преступником, сумевшим временно захватить власть. И после Куликовской битвы Тамерлан и другие чингизиды не замедлили поздравить Дмитрия Ивановича с победой над их «общим врагом».
Но это было позже. А пока, отвечая на казанский вызов и не без надежды восстановить былую власть над Русью, Мамай отправил на Москву несколько десятков тысяч войска во главе с опытным военачальником мурзой Бегичем. Донесение подоспело вовремя, Дмитрий Иванович с московскими полками вышел навстречу, перешел Оку и, усилившись рязанской ратью, встретил Бегича еще в Рязанской земле, у правого окского притока Вожи. 11 августа 1378 года войско знатного мурзы было разбито, сам он погиб, часть татар сумела бежать, часть взяли в плен вместе со всем обозом. Мамай в отместку через год разорил Рязанскую землю, но за Оку не пошел, понимая, что только своих сил для серьезного похода на Русь теперь уже недостаточно.
Подготовкой к такому походу он и занялся в последующие два года, вербуя наемников среди хивинцев, осетин, черкесов и крымских генуэзцев. В союз с Мамаем охотно вступил и сын умершего великого князя Ольгерда Ягайло, земли которого, воспользовавшись смутой в Литве, недавно разорили московские отряды. Дмитрий Иванович об этом, конечно, знал, и забот у него тоже хватало: укреплялись подходы и крепости в городах, формировались и обучались новые полки, отлаживалась система дальнего и ближнего оповещения. Особо агитировать никого не приходилось - самосознание русского народа шло на подъем. Было, безусловно, и понимание, что если в поход собиралась Орда, а не ее отдельные отряды, то противостоять ей силами отдельных княжеств невозможно. К середине августа 1380 года под знамена великого князя прислали дружины почти 20 княжеств, но крупными из их числа были лишь Московское, Ростовское и Ярославское. В источниках разброс оценок численности войска значителен - от 100 до 200 тысяч. Но неизвестно, сколько в нем было истинных ратников, ибо на всем пути следования к Дону к дружинам присоединялись ополченцы и добровольцы.
Откровенно проигнорировали союз против татар Нижний Новгород и Тверь. Рязанский князь Олег Иванович был поставлен в сложное положение: его земли гарантированно попадали под удар Орды, особенно в случае поражения и отступления Мамая; в то же время и по этим же причинам он не мог открыто выступить против союза русских князей - не было у него другой защиты от татар. Князь не придумал ничего лучшего, как начать двойную игру. Исправно отправляя донесения в Москву обо всех приготовлениях и передвижениях татар, Олег Иванович начал тайные переговоры с Мамаем и его союзником Ягайло, что по тем временам считалось прямой изменой. Похоже, ордынских военачальников впечатлило двинувшееся к Дону русское войско: в Коломну к великому князю прибыли послы от Мамая с предложением мира при условии, что Русь будет выплачивать такую же дань, как при хане Узбеке. Дмитрий Иванович от увеличения размера дани отказался наотрез.
Сражение началось ближе к полудню 8 сентября 1380 года на правом берегу Дона на широкой, окруженной со всех сторон речками и ручьями равнине - Куликовом поле. Судя по всему, план сражения был разработан до мелочей и великий князь был уверен в своих воеводах: в доспехах простого ратника Дмитрий Иванович принял участие в первой же схватке и рубился в первых рядах передового полка. Чтобы не привлекать к великому князю лишнего внимания татар, под его стягом и в его доспехах на невысоком холме стоял боярин Михаил Бренок. Дмитрия дважды сбивали с коня, на доспехах было множество вмятин от ударов, и, похоже, князь был контужен, ибо в конце битвы нашли его среди раненых и убитых в бессознательном состоянии, но без открытых ран. К вечеру татары не выдержали ожесточенной рубки и побежали. Гнали их, добивая, почти 30 верст до реки Красивая Мечь, правого притока Дона, и лишь темнота позволила уйти остаткам вместе с Мамаем. Князь Ягайло, находившийся на расстоянии дневного перехода и узнавший о поражении союзника, завернул свои полки. 8 дней стояли русские на Куликовом поле, оплакивая погибших в Донском побоище, как назвали сражение современники. Своих, способных держать в руках оружие, насчитали лишь 40 тысяч. И хотя до освобождения от татарского ига было еще долгих 100 лет, национальное воодушевление на Руси было необычайным: разгром отряда Бегича, а потом и войска самого Мамая показал, что татар можно успешно бить. В знак признательности к павшим за Русь великий князь повелел «праздновать вечно их память в Дмитровскую субботу», а сам от народа получил свое основное прозвище - Донской.
Сама того не желая, Русь сыграла на руку своему противнику. Если до Донского побоища Золотая орда вынуждена была терпеть Мамая, то теперь она быстренько добила остатки его войска, и уже в начале следующего года на берегах Волги образовалось еще более обширное государство под началом хана Тохтамыша. Русским князьям ничего не оставалось, как признать власть нового хана, отправив к нему, как полагалось, делегации с дарами. Никаких враждебных намерений Тохтамыш не выказывал, и на Руси, похоже, решили, что после Донского побоища татары никогда уже не рискнут вторгаться в русские земли.
Между тем Тохтамышу для утверждения своей власти требовались большие деньги. Добывать их у победителей самого Мамая было рискованно, но, вероятно, другого выхода у хана на то время не было. Летом 1381 года в Москву в сопровождении 700 воинов отправился ханский посол царевич Акходжа (Акхозю, Анхозю), чтобы пригласить великого князя в Орду. Видимо, антитатарское настроение населения было хорошо заметно, ибо дальше Нижнего Новгорода посол ехать не решился. Неизвестно, что он докладывал в Орду, но судя по дальнейшим событиям, великий князь ханское приглашение не получил, и, вероятно, не без участия нижегородских князей: они наверняка знали о цели поездки Акходжи и, видя его нерешительность, вполне могли своими силами доставить ханскую грамоту в Москву.
Не дождавшись ни великого князя, ни его послов, хан Тохтамыш с большим войском летом 1382 года изгоном пошел прямо на Москву, не позволяя тратить время даже на традиционный попутный грабёж. Олег Иванович рязанский, с которым, несмотря на его недавние неблаговидные действия, у великого князя был подписан мирный договор, обязан был ввязаться в сражение и попытаться хотя бы на время задержать татар. Вместо этого князь показал им броды на Оке в обход своих земель. Надежда на благорасположение хана Тохтамыша оказалась напрасной - на обратном пути его войско дочиста разорило Рязанское княжество.
На Руси нападения, тем более такого внезапного, явно не ожидали. Попытки великого князя собрать войско ни к чему не привели. Среди еще не так давно сплоченных против общего врага русских князей царили растерянность, взаимное недоверие и разногласия. Сказались и большие потери в Куликовской битве. Сам Дмитрий Иванович, судя по косвенным свидетельствам летописцев, еще не совсем оправился от полученной на Куликовом поле контузии, а его супруга только-только родила сына. Но ни одно из этих обстоятельств не оправдывало поспешного бегства великого князя в Кострому. Москву, свою отчину, он фактически бросил на произвол судьбы, поручив оборону даже не военачальнику, а митрополиту Киприану. В городе немедленно началась паника, Киприан бежал в Тверь, и лишь прибывший через несколько дней литовский князь Остей, внук Ольгерда, навел относительный порядок и «сел в осаде». 24 августа 1382 года к Москве подошли татары. Три дня Остей с москвичами успешно держал оборону, впервые в русской истории применив артиллерию. На четвертый татары хитростью и обманом проникли в кремль, и началось побоище. Различные источники упоминают от 15 до 24 тысяч убитых, не считая сгоревших, утонувших и унесенных Москва-рекой, где пытались найти спасение от огня уцелевшие жители горящей столицы.
Опустошив и разрушив Москву, хан распустил свое войско на свободную охоту. Пример великого князя оказался заразительным: русские князья или разъехались по отдаленным местам, или спешили засвидетельствовать свое почтение Тохтамышу. Вслед за Москвой были разорены Переяславль, Владимир, Юрьев, Звенигород, Можайск и другие города Московского княжества. Переломил трагический ход событий князь Владимир Андреевич, двоюродный брат великого князя. Выйдя со своей дружиной из Волока, он наголову разбил один из крупных татарских отрядов, взяв множество пленных. На фоне всеобщего непротивления это так подействовало на хана Тохтамыша, что из опасения объединенного удара русских он дал команду на общий отход.
Летописец отметил, что вернувшийся в Москву после ухода татар Дмитрий Иванович горько плакал при виде множества трупов и страшной картины разрушения его отчинного города. Он быстро собрал несколько полков и в этом же 1382 году отправил их наказывать за вероломство Олега рязанского, чьи земли уже были опустошены возвращавшимися из Москвы татарами. Было ясно, что со стороны великого князя это, скорее, жест отчаяния, а не демонстрация силы, и русские князья один за другим потянулись в Орду на поклон к хану за подтверждением своих ярлыков. Отправился туда и Михаил тверской, а вскоре в Москве стало известно, что, в нарушение клятвы, хлопочет он вновь о ярлыке на великое княжение. В противовес тверскому князю в апреле 1383 года Дмитрий отправил в Орду сына Василия. Сорвать планы Михаила удалось, но за Василия Орда запросила выкуп в 8 тысяч рублей, огромную для разоренного княжества сумму. Деньги так и не были собраны. Василий остался в Орде почетным заложником, и лишь в 1385 году ему удалось бежать из плена.
До конца правления военных конфликтов с Ордой у Дмитрия Ивановича больше не было, летописи упоминают о двух набегах татар только на Рязанскую землю. Но своевременный и полный выход дани зачастившие в Москву татарские послы контролировали жесточайшим образом. Русь вновь оказалась под игом Орды, что отразилось и на первых московских монетах, которые начали чеканить при Дмитрии: на их оборотной стороне присутствовала надпись на арабском языке с благопожеланием хану Тохтамышу. Несмотря на сложнейшую финансовую ситуацию - помимо тяжкой дани приходилось восстанавливать Москву и другие города, - в политическом плане положение Дмитрия Донского оставалось достаточно прочным. После Куликовской битвы Орда вынуждена была действовать более осмотрительно и считаться со сложившейся расстановкой сил на русской политической сцене. Хан не только оставил за Дмитрием владимирский стол, но и, судя по всему, дал согласие на переход всех земель Владимирского великого княжения в его вотчину. Документальных свидетельств тому нет, но в завещании Дмитрий Иванович, помимо Москвы, благословил своего сына-наследника Владимирским великим княжением именно как «своей отчиной». В некоторых источниках этот факт объясняется лишь пренебрежением князя к силе Орды, что весьма сомнительно: война Тохтамыша с Тамерланом началась спустя три года после смерти Дмитрия Донского, а до этого Золотая орда никаких крупномасштабных боевых действий не вела, Тохтамыш правил давно, прочно, и, значит, ни о каком ослаблении Орды в то время говорить не приходилось. Не позволяли обстоятельства Дмитрию Ивановичу принять столь принципиальное решение без предварительного согласования с ханом Тохтамышем. Это впоследствии и подтвердилось: у его сына-преемника Василия I по поводу великого Владимирского княжения как отчины не было никаких трений ни с русскими князьями, ни с татарами.
16 лет в правлении Дмитрия Донского заняли войны, не считая времени на подготовку к ним. Князь принимал личное участие в семи сражениях. По сравнению с наследством отца его земельные владения увеличились в несколько раз. Многие русские князья были с ним в союзе не только во время битвы с Мамаем, а остальные были вынуждены считаться с его могуществом.
Ранней весной 1389 года великий князь тяжело занемог. Почувствовав, вероятно, что с болезнью ему не справиться, в середине апреля он начал составлять завещание. Старшего сына Даниила уже не было в живых, и большую часть владений, в том числе великое Владимирское княжение, Дмитрий завещал своему второму сыну Василию. Москву, по примеру своих предков, - сразу четырем старшим сыновьям. Кроме того, Василий получил Коломну, Юрий - Звенигород, Андрей - Можайск, Петр - Дмитров. Супруге князь отписал часть доходов Московской казны и, как было принято, по участку из удела каждого из сыновей.
Хотя Дмитрий смолоду отличался примерным благочестием, ежедневно ходил в церковь и носил в великий пост власяницу на голом теле, он не захотел перед смертью принимать монашеский постриг, считая, что несколько дней или часов в иночестве не спасут его душу. Ближе к полуночи 19 мая 1389 гола великий князь отошел в мир иной. На следующий день его похоронили в фамильной усыпальнице Архангельского собора.

* * *

В год смерти мужа великая княгиня Евдокия основала возле Спасских (Фроловских) ворот кремля Вознесенский монастырь. Здесь она постриглась под именем Ефросинии и здесь же была погребена. С тех пор монастырский собор Вознесения Господня стал официальной усыпальницей женщин великокняжеского, а потом и царского рода. В праздник Пасхи государь после церковной службы шел вначале поклониться праху матери в Вознесенский собор, а уже потом в Архангельский – к гробу отца.
В 1988 году Собор Русской православной церкви причислил благоверного князя Дмитрия Ивановича к лику святых.