Святополк и Владимир требовали от него, чтобы он хотя выдал им или сам

велел умертвить знатного Половецкого юношу, сына Итларева, бывшего у него в

руках; но Князь Черниговский отвергнул и сие предложение как злодейство

бесполезное. С обеих сторон неудовольствие возрастало. Святополк и Владимир,

действуя во всем согласно, вооруженною рукою отняли у Давида Святославича,

брата Олегова, Смоленск, отданный ему, как вероятно, еще Всеволодом, и

послали его княжить в Новгород, откуда Мономах перевел сына своего,

Мстислава, в Ростов; но своевольные Новогородцы чрез два года объявили

Давиду, что он им не надобен, и вторично призвали к себе, на его место,

Мстислава. Лишенный Удела, Давид прибегнул, может быть, к Олеговой защите:

по крайней мере ему возвратили область Смоленскую. Юный сын Мономахов,

Изяслав, Правитель Курска, подал новый ко вражде случай, нечаянно завладев

Муромом, городом Черниговского Князя, и взяв в плен Олегова наместника.

В сих обстоятельствах Святополк и Владимир прислали звать Олега в Киев,

на съезд Княжеский. "Там, в старейшем граде Русском, - говорили они, -

утвердим безопасность Государства в общем совете с знаменитейшим

Духовенством, с Боярами отцев наших и гражданами". Олег, не веря их доброму

намерению, с гордостью им ответствовал: "Я - Князь, и не хочу советоваться

ни с Монахами, ни с чернию".

Когда так, сказали Святополк и Владимир: когда не хочешь воевать с

неприятелями земли Русской, ни советоваться с братьями, то признаем тебя

самого врагом отечества, и Бог да судит между нами! Взяв Чернигов, они

приступили к Стародубу, где находился Олег, и более месяца проливали

невинную кровь в жестоких битвах.

Наконец Черниговский Князь, смиренный голодом, должен был покориться и

клятвенно обещал приехать на совет в Киев вместе с братом своим Давидом.

Святополк нетерпеливо хотел прекратить сию междоусобную войну, ибо

Половцы тогда опустошали Россию; одна толпа их сожгла в Берестове дом

Княжеский, другая - местечко Устье, близ Переяславля, и тесть Святополков,

Тугоркан, осадил сию Мономахову столицу. Великий Князь и Владимир умели

скрыть свои движения от неприятеля, перешли Днепр, явились внезапно под

стенами осажденного города.

Обрадованные жители встретили их, и Россияне бросились в Трубеж,

ревностно желая битвы с Половцами, которые стояли на другой стороне сей

реки. Напрасно осторожный Владимир хотел построить воинов: не внимая

начальникам, они устремились на варваров и своим мужеством решили победу.

Сам Тугоркан, сын его, знаменитейшие Половцы легли на месте. Святополк взял

тело первого и с честию предал оное земле недалеко от своего Берестовского

дворца. - В то самое время, когда Россияне торжествовали свою победу, другой

Князь Половецкий, Боняк, едва не овладел Киевом; выжег предместие, красный

двор Всеволодов на Выдобичах, монастыри; ворвался ночью в Обитель Печерскую,

умертвил несколько безоружных Монахов, пробужденных шумом и воплем свирепого

неприятеля; ограбил церковь, кельи и с добычею удалился, оставив деревянные

здания в пламени.

Святополк, возвратясь в Киев, напрасно ждал Олега, который, не быв

принят смоленскими жителями, пошел к Мурому. Изяслав, сын Мономахов, призвал

к себе войско из Ростова, Суздаля, Белаозера и готовился отразить сего

неприятеля. "Иди княжить в свою Ростовскую область, - велел сказать ему

Олег: - отец твой отнял у меня Чернигов: неужели и в Муроме, наследственном

моем достоянии, вы лишите меня хлеба? Я не хочу войны и желаю примириться с

Владимиром". Олег имел с собою малочисленную дружину, набранную им в Рязани,

которая зависела тогда от Черниговских Князей; но, получив гордый отказ,

смело обнажил меч. Юный Изяслав пал в сражении, и войско его рассеялось.

Победитель взял Муром (где была супруга Изяславова), Суздаль, Ростов и,

следуя тогдашнему варварскому обыкновению, пленил множество безоружных

граждан.

Мстислав Владимирович, Князь Новогородский, крестник Олегов, сведав о

несчастной судьбе Изяславовой, велел привезти к себе тело его и с горестию

погреб оное в Софийской церкви. Сей великодушный Князь, любя справедливость,

не винил Олега в завоевании Мурома, но требовал, чтобы он вышел из Ростова и

Суздаля; не упрекал его даже и смертию Изяслава, говоря ему чрез Послов: "Ты

убил моего брата; но в ратях гибнут Цари и Герои. Будь доволен своим

наследственным городом: в таком случае умолю отца моего примириться с

тобою". Олег не хотел слушать никаких предложений, думая скоро взять самый

Новгород. Тогда Мстислав, любимый народом, вооружился. Начальник отряда

Новогородского, Добрыня Рагуйлович, захватил людей Олеговых, посланных для

собрания дани и сбил его передовое войско на реке Медведице (в Тверской

губернии). Олег не мог удержать ни Ростова, ни Суздаля; выжег сей последний

город, оставив в нем только один монастырь с церквами, и засел в Муроме.

Добродушный Мстислав, уважая крестного отца, снова предложил ему мир, желая

только, чтобы он возвратил пленных, и в то же время убедительно просил

родителя своего забыть вражду Олегову. Мономах отправил в Суздаль меньшего

сына, Вячеслава, с конным отрядом союзных Половцев, написав к Олегу

красноречивое письмо такого содержания: "Долго печальное сердце мое боролось

с законом Христианина, обязанного прощать и миловать: Бог велит братьям

любить друг друга; но самые умные деды, самые добрые и блаженные отцы наши,

обольщаемые врагом Христовым, восставали на кровных... Пишу к тебе,

убежденный твоим крестным сыном, который молит меня оставить злобу для блага

земли Русской и предать смерть его брата на суд Божий. Сей юноша устыдил

отца своим великодушием! Дерзнем ли, в самом деле, отвергнуть пример

Божественной кротости, данный нам Спасителем, мы, тленные создания? ныне в

чести и в славе, завтра в могиле, и другие разделят наше богатство!

Вспомним, брат мой, отцов своих: что они взяли с собою, кроме добродетели?

Убив моего сына и твоего собственного крестника, видя кровь сего агнца, видя

сей юный увядший цвет, ты не пожалел об нем; не пожалел о слезах отца и

матери; не хотел написать ко мне письма утешительного; не хотел прислать

бедной, невинной снохи, чтобы я вместе с нею оплакал ее мужа, не видав их

радостного брака, не слыхав их веселых свадебных песней... Ради Бога отпусти

несчастную, да сетует как горлица в доме моем; а меня утешит Отец Небесный.

- Не укоряю тебя безвременною кончиною любезного мне сына: и знаменитейшие

люди находят смерть в битвах; он искал чужого и ввел меня в стыд и в печаль,

обманутый слугами корыстолюбивыми. Но лучше, если бы ты, взяв Муром, не брал

Ростова и тогда же примирился со мною. Рассуди сам, мне ли надлежало

говорить первому или тебе? Если имеешь совесть; если захочешь успокоить мое

сердце и с Послом или Священником напишешь ко мне грамоту без всякого

лукавства: то возьмешь добрым порядком область свою, обратишь к себе наше

сердце, и будем жить еще дружелюбнее прежнего. Я не враг тебе, и не хотел

крови твоей у Стародуба" (где Святополк и Мономах осаждали сего Князя): "но

дай Бог, чтобы и братья не желали пролития моей. Мы выгнали тебя из

Чернигова единственно за дружбу твою с неверными; и в том каюсь, послушав

брата (Святополка). Ты господствуешь теперь в Муроме, а сыновья мои в

области своего деда. Захочешь ли умертвить их? твоя воля. Богу известно, что

я желаю добра отечеству и братьям. Да лишится навеки мира душевного, кто не

желает из вас мира Христианам! - Не боязнь и не крайность заставляют меня

говорить таким образом, но совесть и душа, которая мне всего на свете

драгоценнее".

[1097 г.]. Олег согласился заключить мир, чтобы обмануть племянника; и

когда Мстислав, распустив воинов по селам, беспечно сидел за обедом с

Боярами своими, гонцы принесли ему весть, что коварный его дядя стоит уже на

Клязьме с войском.

Олег думал, что Мстислав, изумленный его внезапным нападением, уйдет из

Суздаля; но сей юный Князь, в одни сутки собрав дружину Новогородскую,

Ростовскую, Белозерскую, приготовился к битве за городским валом. Олег

четыре дня стоял неподвижно, и Вячеслав, другой сын Мономахов, успел

соединиться с братом. Тогда началось сражение. Олег ужаснулся, видя славное

знамя Владимирово в руках Вождя Половецкого, заходившего к нему в тыл с

отрядом Мстиславовой пехоты, и скоро обратился в бегство; поручил меньшему

своему брату, Ярославу, Муром, а сам удалился в Рязань. Мстислав, умеренный

в счастии, не хотел завладеть ни тем, ни другим городом, освободив

единственно Ростовских и Суздальских пленников, там заключенных. Бегая от

него, Олег скитался в отчаянии и не знал, где приклонить голову; но

племянник велел ему сказать, чтобы он был спокоен. "Святополк и Владимир не

лишат тебя земли Русской, - говорил сей чувствительный юноша: - я буду твоим

верным ходатаем. Останься и властвуй в своем Княжении: только смирися".

Мстислав сдержал слово: вышел из Муромской области, возвратился в Новгород и

примирил Олега с Великим Князем и своим отцем.

Чрез несколько месяцев Россия в первый раз увидела торжественное

собрание Князей своих на берегу Днепра, в городе Любече. Сидя на одном

ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия;

что им должно наконец прекратить междоусобие, вспомнить древнюю славу

предков, соединиться душою и сердцем, унять внешних разбойников, Половцев, -

успокоить Государство, заслужить любовь народную. Нет сомнения, что Мономах,

друг отечества и благоразумнейший из Князей Российских, был виновником и

душою сего достопамятного собрания. В пример умеренности и бескорыстия он

уступил Святославичам все, что принадлежало некогда их родителю, и Князья с

общего согласия утвердили за Святополком область Киевскую, за Мономахом

частный удел отца его: Переславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро; за

Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами - Чернигов, Рязань, Муром; за

Давидом Игоревичем - Владимир Волынский; за Володарем и Васильком

Ростиславичами - Перемышль и Теребовль, отданные им еще Всеволодом.

Каждый был доволен; каждый целовал святой крест, говоря: да будет земля

Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того мы все

восстанем.

Добрый народ благословлял согласие своих Князей: Князья обнимали друг

друга как истинные братья.

Сей торжественный союз был в одно время заключен и нарушен самым

гнуснейшим злодейством, коего воспоминание должно быть оскорбительно для

самого отдаленнейшего потомства. Летописец извиняет главного злодея,

сказывая, что клеветники обманули его; но так обманываются одни изверги. Сей

недостойный внук Ярославов, Давид Игоревич, приехав из Любеча в Киев,

объявил Святополку, что Мономах и Василько Ростиславич суть их тайные враги;

что первый думает завладеть престолом Великокняжеским, а второй городом

Владимиром; что убиенный брат их, Ярополк Изяславич, погиб от руки

Василькова наемника, который ушел к Ростиславичам; что благоразумие требует

осторожности, а месть жертвы. Великий Князь содрогнулся и заплакал, вспомнив

несчастную судьбу любимого брата. "Но справедливо ли сие ужасное обвинение?

сказал он: да накажет тебя Бог, если обманываешь меня от зависти и злобы".

Давид клялся, что ни ему в Владимире, ни Святополку в Киеве не

господствовать мирно, пока жив Василько; и сын Изяславов согласился быть

вероломным, подобно отцу своему. Не зная ничего; спокойный в совести,

Василько ехал тогда мимо Киева, зашел помолиться в монастырь Св.

Михаила, ужинал в сей Обители и ночевал в стане за городом. Святополк и

Давид прислали звать его, убеждали остаться в Киеве до именин Великого

Князя, то есть до Михайлова дня; но Василько, готовясь воевать с Поляками,

спешил домой и не хотел исполнить Святополкова желания. "Видишь ли? - сказал

Давид Великому Князю: - он презирает тебя в самой области твоей: что ж

будет, когда приедет в свою? займет без сомнения Туров, Пинск и другие

места, тебе принадлежащие. Вели схватить его и отдать мне, или ты вспомнишь

совет мой, но поздно". Святополк вторично послал сказать Васильку, чтобы он

заехал к нему хотя на минуту, обнять своих дядей и побеседовать с ними.

Несчастный Князь дал слово; сел на коня и въезжал уже в город: тут

встретился ему один из его усердных Отроков и с ужасом объявил о гнусном

заговоре. Василько не верил. "Мы целовали крест, - сказал он, и клялися

умереть друзьями; не хочу подозрением оскорбить моих родственников" -

перекрестился и с малочисленною дружиною въехал в Киев. Ласковый Святополк

принял гостя на дворе Княжеском, ввел в горницу и сам вышел, сказывая, что

велит готовить завтрак для любезного племянника. Василько остался с Давидом:

начал говорить с ним; но сей злодей, еще новый в ремесле своем, бледнел, не

мог отвечать ни слова и спешил удалиться. По данному знаку входят воины,

заключают Василька в тяжкие оковы. Мера злодейства еще не совершилась, и

Святополк боялся народного негодования: в следующий день, созвав Бояр и

граждан Киевских, он торжественно объявил им слышанное от Давида. Народ

ответствовал: "Государь! безопасность твоя для нас священна: казни Василька,

если он действительно враг твой; когда же Давид оклеветал его, то Бог

отмстит ему за кровь невинного".

Знаменитые духовные особы смело говорили Великому Князю о человеколюбии

и гнусности вероломства. Он колебался; но снова устрашенный коварными

словами Давида, отдал ему жертву в руки. Василька ночью привезли в Белгород

и заперли в тесной горнице; в глазах его острили нож, расстилали ковер;

взяли несчастного и хотели положить на землю. Угадав намерение сих достойных

слуг Давида и Святополка, он затрепетал и, хотя был окован, но долгое время

оборонялся с таким усилием, что им надлежало кликнуть помощников. Его

связали; раздавили ему грудь доскою и вырезали обе зеницы... Василько лежал

на ковре без чувства. Злодеи отправились с ним в Владимир, приехали в город

Здвиженск обедать и велели хозяйке вымыть окровавленную рубашку Князя.

Жалостный вопль сей чувствительной женщины привел его в память. Он спросил:

"Где я?", выпил свежей воды; ощупал свою рубашку и сказал: "начто вы сняли с

меня окровавленную? я хотел стать в ней пред Судиею Всевышним"... Давид

ожидал Василька в столице своей, Владимире, и заключил в темницу, приставив

к нему двух Отроков и 30 воинов для стражи.

[1098 г.] Мономах, узнав о сем злодействе, пришел в ужас и залился

слезами.

"Никогда еще, - сказал он, - не бывало подобного в земле Русской!" - и

немедленно уведомил о том Святославичей, Олега и Давида. "Прекратим зло в

начале, - писал к ним сей добрый Князь: - накажем изверга, который посрамил

отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще более польется, и мы все

обратимся в убийц; земля Русская погибнет: варвары овладеют ею". Олег и

Давид, подвигнутые таким же великодушным негодованием, соединились с

Мономахом, приближились к Киеву и грозно требовали ответа от Святополка.

Послы их говорили именем Князей: "Ежели Василько преступник, то для чего же

не хотел ты судиться с ним пред нами? и в чем состоит вина его?" Великий

Князь оправдывался своим легковерием и тем, что не он, а Давид ослепил их

племянника. "Но в твоем городе", - сказали послы и вышли из дворца. На

другой день Владимир и Святославичи уже готовились идти за Днепр, чтобы

осадить Киев. Малодушный Святополк думал бежать; но граждане не пустили его

и, зная доброе сердце Мономаха, отправили к нему Посольство. Митрополит и

вдовствующая супруга Всеволодова явились в стане соединенных Князей: первый

говорил именем народа, вторая плакала и молила. "Князья великодушные! -

сказал митрополит Владимиру и Святославичам: - не терзайте отечества

междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом отцы и деды ваши

утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чуждые земли;

а вы что делаете? губите собственную". Владимир пролил слезы: он уважал

память своего родителя, вдовствующую Княгиню его и Пастыря Церкви; а всего

более любил Россию. "Так! - ответствовал Мономах с горестию: - мы недостойны

своих великих предков и заслуживаем сию укоризну". Князья согласились на

мир, и Владимир простил Святополку собственную обиду; ибо сей неблагодарный,

обязанный ему престолом, не устыдился поверить клевете и считать его своим

тайным злодеем. Великий Князь, сложив всю вину на Давида, дал слово наказать

его как общего недруга.