По следам статьи “Молчит Катынский лес”

БЕСЕДА С ПОЛЬСКИМ ИСТОРИКОМ КРИСТИНОЙ КЕРСТЕН
ВЫЗВАЛА МНОЖЕСТВО ЧИТАТЕЛЬСКИХ ОТКЛИКОВ

Готовя к публикации беседу с историком Кристиной Керстен “Молчит катынский лес”, я не предполагал, что вскоре буду вынужден вернуться к этой теме. Однако читатели, приславшие отклики на материал, атакуют редакцию вопросами.
Прежде всего: стоило ли вообще касаться столь щекотливой темы, пока не сказала последнего слова наука? Убеждён, что стоило. Хотя бы потому, что вплоть до последнего времени название - Катынь - было нашим согражданам почти неизвестно. Разве что житель Смоленска сумел бы припомнить, что да, имеется такая станция на западе области, примерно на полпути до Орши. Обычная смоленская глубинка. Местные старожилы могли бы добавить, что невдалеке на берегу Днепра в начале ЗО-х годов был построен дом отдыха для сотрудников НКВД. А примерно в километрах четырех от Катыни, в болотистом урочище (здешние жители называют его Козьи Горы) в те же годы часто слышались выстрелы. Впрочем, что происходило за колючей проволокой, которой обнесли урочище, вам никто не расскажет: доступ туда посторонним перекрыт до сих пор.
Такое незнание нам чести не делает. Что же значит для нас Катынь? Вот что пишет подполковник в отставке, бывший офицер Войска Польского В. П. Тартаковский: “Впервые я услышал о Катыни летом 1944 года, когда прибыл в Житомир, где в то время формировалось Войско Польское. Как раз в день моего приезда над городом пролетел немецкий самолет, разбросавший листовки с сообщениями о том, что несколькими годами раньше в районе Катыни органами НКВД были расстреляны 12 тысяч польских военнопленных. Меня заинтересовала эта история, и я с тех пор старался узнать о ней как можно больше.
Итак, после освобождения Смоленщины в Катынь направилась комиссия под руководством академика Бурденко. К. Керстен утверждает, что выводы ее были неубедительными. Не могу с этим согласиться, поскольку сообщение комиссии в то время было воспринято с большим доверием. Неверно утверждение о том, будто в состав комиссии не были включены польские граждане. Были, в том числе и жители Люблина. Для этих целей предоставлял машины первый автомобильный полк Войска Польского, в котором я тогда служил. Вместе с комиссией в Катынь выезжало и несколько наших шоферов. После наша часть была расквартирована в городе Гродзиск-Мазовецки. Хозяйкой моей квартиры была вдова польского офицера, сидевшего в Катынском лагере. Так вот эта женщина показывала мне письмо от мужа из Катыни, датированное сентябрем 1941 года. Однажды мы пригласили пани Катажину в нашу часть, где она рассказала о судьбе своего супруга. А вскоре к ней домой пришли двое неизвестных мужчин и забрали это письмо. Кто были эти незнакомцы? С уверенностью сказать трудно. Однако можно сделать некоторые предположения. Дело в том, что в раздувании катынской трагедии принимала активное участие Армия Крайова, подчинявшаяся Польскому эмигрантскому правительству в Лондоне. Правда, с доказательствами у них было туго. Так, постоянно менялись цифры относительно числа жертв Катыни - от двенадцати тысяч человек до четырех тысяч. Такие колебания стали возможны из-за того, что в списки погибших включались фамилии тех польских офицеров, которые погибли в других местах, а то и просто пропали без вести. Показательное с этой точки зрения событие произошло в городе Урсус, когда там находилась наша часть. В соседний дом вернулся майор Войска Польского, фамилия которого значилась в списках офицеров, расстрелянных в Катыни”.
А вот письмо жителя Смоленска Н. А. Копытова:
“Я не историк, не дипломат, я простой русский солдат Великой Отечественной войны, проползший на животе пол-Европы, освобождая ее народы, в том числе и поляков, от фашистского порабощения. И мне сегодня обидно читать и слышать всякую клевету на русского солдата и на наш народ, потерявший 20 миллионов своих сограждан в борьбе с фашизмом. Вы утверждаете, что расстрел польских офицеров под Катынью - дело рук НКВД. Но, по-моему, это чистейшая выдумка. С 1937 по 1941 годы, то есть до ухода в советскую Армию, я работал начальником одного из отделов Западного облпотребсоюза. В конце февраля или начале марта 1940 года я был вызван к председателю облпотребсоюза Г. М. Цветкову, который поручил мне выехать в Козельск и организовать для пленных поляков повседневную торговлю. Вместе с председателем Козельского райпотребсоюза тов. Бодровым я приехал на место, где находился лагерь для польских военнопленных. Здесь мы встретились с начальником лагерной охраны в чине капитана. Согласовали с ним порядок работы ларька и ассортимент: из бакалеи - нитки трех сортов, иголки разные, ножницы, папиросы дешевые, пуговицы, из продовольствия - сыр, дешевые конфеты, колбаса типа краковской, печенье, сахар и т. д. Командование подготовило место для торговли. Капитан пригласил посмотреть, как живут военнопленные. Их разместили в двух домах: в одном - рядовой состав, в другом - офицеры. Отношение к пленным полякам было очень гуманным”.
Автор письма убежден, что в расстреле польских военнопленных НКВД не виновато.. Как же оказались они в лесу под Катынью? Н. А. Копытов выдвигает такую версию.
“Когда Германия напала на Советский Союз, польских военнопленных начали перемещать из лагерей в глубь страны. В неразберихе первых месяцев войны группы пленных отставали от своих колонн и устремлялись в западном направлении, чтобы добраться до Польши. Вот тут-то немцы их и захватили. В конце концов надежда на гуманность немцев и привела к трагедии”.
Давайте рассуждать логически, предлагает дальше Н. А. Копытов: зачем НКВД было везти из Козельска в Козьи Горы пленных на расстрел?
“Это ведь не десять-пятнадцать человек, а тысячи, более 26 вагонов. Да и зачем вообще было везти пленных за 300 километров от Козельска, если НКВД мог их уничтожить тут же, на месте?”. Далее, пишет Н. А. Копытов, немцы оккупировали Козьи Горы 15-16 июля 1941 года. Почему же они сразу не подняли шум по поводу массового убийства военнопленных, якобы совершенного НКВД? “Да потому, что до осени 1941 года на Козьих Горах не было расстрелов и не было убийств”.
Уважаемый Николай Артемович давайте рассмотрим ваши доводы подробнее.
О том, что отношение к польским военнопленным было достаточно гуманным, мне рассказывала и Кристина Керстен, ссылаясь на письма от отца из Козельска. Но значит ли это, что их уничтожение не входило в планы НКВД? Возможно, вначале расстреливать пленных и не собирались, но впоследствии намерения НКВД вполне могли измениться.
Далее. Вы считаете неправдоподобным тот факт, что по приказу НКВД заключенных привезли из Козельска в Катынь. Но перевозка военнопленных - факт, можно считать, установленный. Имеются свидетельства живого очевидца этих событий - поручика польской армии Станислава Свяневича, который также находился в лагере военнопленных и чудом избежал расстрела. Вместе с другими узниками его привезли из Козельска на станцию Гнездово, недалеко от Катыни, где пленных выгружали из вагонов. Вот что он вспоминал: “Перед поездом был довольно обширный пустырь. На горизонте виднелись деревья. Довольно плотной цепью кусты окружали солдаты НКВД со штыками на карабинах. Посреди пустыря поджидал заключенных средних размеров автобус с зашторенными окнами. Забрав примерно 30 человек, автобус исчезал за деревьями. Примерно полчаса или четверть часа спустя он возвращался за следующей партией. На месте погрузки, засунув руки в карманы, стоял полковник НКВД, руководивший всей операцией.
Я задумался, в чем же состоял ее смысл. Для меня было ясно, что место, куда отвозили моих сотоварищей по лагерю, находилось где-то невдалеке, примерно на расстоянии в несколько километров. Но почему тогда заключенных не отправляли на новое место пешей колонной, как это делалось обычно? Далее, чем объяснить присутствие высокого чина НКВД во время такой обычной операции? Разве что пленных действительно решили передать немцам, о чем тогда ходили слухи. Но зачем в таком случае чрезвычайные меры безопасности, зачем штыки на карабинах, усиленное оцепление? Ответов на эти вопросы у меня не находилось. Тогда, при блеске весеннего дня, мне и в голову не приходило, что моих земляков могут отправить на казнь”.
Сам автор избежал этой казни лишь потому, что от него надеялись добиться еще каких-то сведений. Отделив Свявевнча от заключенных, его доставили в смоленскую тюрьму НКВД, затем перевели на Лубянку в Москву.
Однако в самом деле: зачем НКВД понадобилось везти заключенных из Козельска на станцию Гнездово? Признаюсь честно, мне это тоже непонятно. Сколько-нибудь аргументированного ответа не нашел я и у польских историков. Наверное, логику действий НКВД - если вообще была какая-либо человеческая логика в чудовищных преступлениях, совершенных на нашей земле, могут объяснить только те, кто был к ним причастен. Но они, по понятным причинам, молчат. Впрочем, до самого недавнего времени молчали и люди, которые, не будучи ни в коей мере виновниками этих преступлений, все же могли бы о них кое-что рассказать.
“В первых числах июля 1940 года наша команда из 50 красноармейцев и сержантов прибыла в город Смоленск, где формировался Первый зенитный артполк, - пишет в редакцию калужанин И.Е. Харченко. - Я был назначен комиссаром роты зенитно-пулемётного батальона. Эта должность давала возможность чаще бывать в городе, вести разговоры с жителями Смоленска. Помнится, уже тогда ходили слухи о польских офицерах, привезенных откуда-то из Козельска.
В начале июля 1941 года отделение, которым довелось мне командовать, было задействовано на охране штаба Западного Фронта. Штаб располагался тогда в поселке Гнездово, под Смоленском. В один из дней, когда в районе Ярцево был высажен вражеский десант, штаб и охранявшие его части перебазировались под Вязьму. Тогда я случайно встретил моего знакомого Николая Ляха, служившего в полку НКВД, который мне под большим секретом поведал, что в Гнездово по приказу Тимошенко и Мехлиса были расстреляны в конце июля 1941 года несколько тысяч польских офицеров, а затем была уничтожена и рота из их полка НКВД, участвовавшая в массовой казни. Николай не был участником расстрела поляков и узнал о нем случайно, но никому не рассказывал об этом, опасаясь за свою судьбу. Разумеется, и я об этом никому не говорил”.
Автор, как видим, не сомневается в том, что виновником катынской трагедии был НКВД, но называет её новую дату - июль 1941 года. Так когда же она разыгралась на самом деле? Окончательного ответа мы пока не знаем. Известно лишь, что первые ямы-могильники на Козьих Горах были открыты ещё в 1942 году поляками, работавшими на Смоленщине в составе немецких железнодорожных бригад. Тогда же, по-видимому, о ямах-могильниках на Козьих Горах стало известно и немцам. Однако в своей пропаганде они стали использовать это открытие лишь весной 1943 года.
Почему это не было сделано раньше? Здесь мы также вступаем на зыбкую почву догадок: возможно, нижние чины немецкой армии не сумели оценить своевременно всю важность этой информации. Или, быть может, её придержали в геббельсовском ведомстве, выбирая наиболее подходящий момент, чтобы рассорить союзников по антигитлеровской коалиции. Известно, что немцы столкнулись с немалыми трудностями, пытаясь организовать международную комиссию, которая бы выехала на место преступления. Международный Красный Крест в Женеве в ответ на обращение правителей третьего рейха заявил, что не желает ничего предпринимать без участия официальных советских представителей. Позиция Советского Правительства была изложена 15 апреля 1943 года в заявлении Совинформбюро: Советский Союз не намерен участвовать в провокации, затеянной гитлеровцами. Раскопки на Козьих Горах немцы начали в апреле - мае 1943 года. Затем свою комиссию в Катынь направил Польский Красный Крест. В нашей почте есть удивительное письмо от участника раскопок - одного из бывших советских военнопленных, чей труд был использован немцами при эксгумации трупов: “Как раз в это время я находился в плену у немцев в лагере на так называемой Шклянной Горе недалеко от Смоленска. В первых числах сентября (точную дату не помню) 1943 года военнопленных - всего 26 человек -погрузили в грузовую машину, скомандовали лечь вниз лицом. Предполагая, что нас везут на казнь, мы громкими криками попрощалась с товарищами, которые остались в лагере. Но наихудшие опасения тогда не сбылись. Доставили нас, как мы позже узнали, на дачи НКВД под Катынью. Скомандовали выгрузиться и дальше повели пешком влево от дороги Смоленск - Орша. Метрах в 300-400 мы увидели забор из колючей проволоки, за ним стоял дом, похожий на дачу, а в полусотне метров от него была вскрыта общая могила длиной примерно 25 метров, шириной 4 метра и глубиной в 2 метра.
В могиле штабелем в несколько слоев были уложены трупы в польской военной форме без знаков отличия. Возле могилы стояло несколько обычных больничных носилок. Нам приказали укладывать трупы на носилки и относить на грубо сколоченный стол. Рядом была комиссия из семи человек с нарукавными повязками Красного Креста. После осмотра ими трупов и извлечения из карманов разнообразных мелких вещей и денег трупы снимали со стола и укладывали рядами на землю. Нередко попадались стреляные гильзы от револьвера системы “парабеллум”, которыми, как известно, были вооружены карательные подразделения немцев. Могила, как я уже говорил, была выкопана примерно в полусотне метров от дома-дачи, и вряд ли сотрудники НКВД - если бы пленных расстреливали именно они - поленились сделать это подальше. Все это наводит на мысль, что убийство было совершено немцами в целях провокации.
Поверьте, все, что я написал, - это истинная правда. Того, что я делал своими руками и видел своими глазами, я не забуду до самой смерти”. Что тут можно сказать? У меня лично нет и капли сомнения в том, что автору этого письма присуще чувство порядочности и уважения к правде. Думаю, не усомнится в этом и Кристина Керстен, равно как и в дружеских чувствах автора к польскому народу. Но, увы, аргументов, которые он приводит, для восстановления всей правды отнюдь не достаточно. Верно, убийство большинства военнопленных было совершено оружием ненецкого образца. Но точно такое же оружие (которое перед войной экспортировалось из Германия в СССР) имелось и в войсках НКВД.
Так что же все-таки такое Катынь?
Территория Козьих Гор остается закрытой - “в целях охраны государственного заповедника”. И потому мне - стыдно. Стыдно за вас, сегодняшних, не совершавших никаких преступлений. за то, что все еще существуют архивы, о содержании которых “ народу знать не велено”. За то, что так часто позволяем мы лживой полуправде скрывать от нас куда более горькую, но единственно верную и необходимую правду. За то, что мы, например, по чьей-то воле можем заблудиться среди сосен, под корнями которых эта правда погребена. Статья тут