О характере купюр в публикациях русских землепроходцев XVII века
О характере купюр в публикациях русских землепроходцев XVII века Долгие годы присоединение Сибири и Дальнего Востока к России являлось для советских историков довольно “скользкой“ темой. Это было связано с идеологическими табу, политической ситуацией в стране, с особенностями международных отношений бывшего СССР со своими восточными соседями. Неоднозначно рассматривались проблемы мирного вхождения Сибири и Дальнего Востока в состав России, характера отношений их коренных народов с соседними государствами, взаимоотношения казаков с местным населением. Начиная с XVIII века в отечественной историографии сложилась традиция рассматривать процесс присоединения этих земель как их завоевание или покорение. Показательно в этом отношении название одной из наиболее ранних в историографии Сибири работы И.Е. Фишера, написанной почти по горячим следам событий, — “Сибирская история с самого открытия до завоевания сей земли российским оружием“. В первые послереволюционные годы оценка этих событий существенно не отличалась от сложившихся представлений. Однако уже к началу 1930-х годов в них более заметным становится иной акцент. Укрепление вновь созданной империи, на этот раз советской, требовало иных взглядов на прошлое. Рождается теория, согласно которой “добровольное“ присоединение к России в XVII-XIX веках иных народов и государств рассматривается как наименьшее зло по сравнению с бесчеловечным гнетом турок, персов и прочих завоевателей. На фоне изменившихся оценок по-другому начинает рассматриваться и вхождение в состав России Сибири и Дальнего Востока. Прежде всего в новых работах исчезает слово “завоевание“. Его заменяют более нейтральным — “присоединение“. Нельзя сказать, что в этом не было смысла. Безусловно, слово “присоединение“ более точно, лучше отражает всю сложность исторического процесса, включавшего в себя явления различного порядка — от прямого завоевания до добровольного вхождения. И все же побуждающим импульсом к такому переосмыслению были отнюдь не поиски научной истины, а определенные идеологические тенденции. Не случайно очень скоро слово “присоединение“ перестает отвечать новым требованиям изменившейся политической конъюнктуры. К нему снова и снова подыскивают более благозвучные синонимы: “включение“, “вхождение“, “освоение“ и т. п. С конца 1940-х годов стремление подчеркнуть мирный характер сибирской одиссеи Российского государства становится особенно заметным. Однако это противоречило документальной базе. “Отписки“, “скаски“ русских землепроходцев, донесения воевод, дьяков, челобитные, многие другие документы, опубликованные в предшествующие годы, рисовали совсем иную картину. Они буквально пестрят сообщениями о военных стычках казаков с аборигенами. Характер источников, мягко говоря, не соответствовал концепции мирного присоединения Сибири. Так встала задача привести документальную базу в соответствие с теорией. Опыт интерпретации исторических фактов в нужном направлении был, а в данном случае сделать это уже не составляло труда — абсолютное большинство документов XVII века было опубликовано в изданиях XIX-го, которые уже давно стали библиографической редкостью. В 1951 году в Москве, а годом позже в Ленинграде выходят сборники документов: “Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на северо-востоке Азии“ (составитель Н.С. Орлова) и “Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах“ (составитель М. Белов). Они стали, безусловно, заметным явлением в сибирском источниковедении, введя в научный оборот много ранее не известных документов. Но именно с них начинается традиция умолчания неудобных для официальной историографии фактов. Многие документы в них содержат пространные купюры, при этом сокращению подверглась преимущественно та часть текстов, где речь шла именно о военных стычках казаков с аборигенами Сибири и Дальнего Востока. В конце 1950-х годов, в период так называемой оттепели, ситуация с публикацией документов несколько либерализовалась. Но уже со второй половины 1960-х практика публикации документов с купюрами и в извлечениях вновь становится обычным делом, приобретая массовый характер. Особенно тщательно “очищаются“ от неугодных сюжетов документы, рассказывающие о русских походах на Амур. Дело в том, что Приамурье было весьма населено. Здесь, в отличие от большинства районов Сибири, русские встретили преимущественно оседлое население, в т. ч. и земледельческое. И оно оказало казакам более упорное сопротивление. Сопротивление приамурских народов всемерно поддерживали и поощряли правители соседних Маньчжурии и Китая, которых беспокоило появление на своих границах русских. В таких условиях любой поход казаков по Амуру неизбежно превращался в серьезное военное предприятие. Соответственно и отчеты о них изобиловали описанием батальных сцен, которые, конечно же, не отвечали духу концепции мирного вхождения. Большое воздействие на характер публикации этих документов оказывали непрерывно ухудшавшиеся после 1960 года советско-китайские отношения. Территориальные претензии маоистского Китая, попытки обосновать его “исторические права“ на дальневосточные земли бывшего СССР, доказать извечную вассальную зависимость населявших их народов от китайских императоров не могли не вызвать ответной пропагандистской кампании. По Дальнему Востоку прокатилась волна переименований географических объектов, названия которых хотя бы отдаленно напоминали китайские. Под строгую цензуру были взяты работы историков, писателей, журналистов, обращавшихся к истории освоения и заселения дальневосточных земель, к проблемам их культурных, экономических и политических контактов. Борьба с “китайским присутствием“ оборачивалась нередко борьбой со здравым смыслом, сопровождалась даже искажениями исторических фактов. Тезис о мирном вхождении Приамурья в состав России получал совсем иную политическую окраску, играл роль своеобразного козыря в борьбе с притязаниями маоистов. В самом деле, если дауры, дючеры, другие народы Приамурья с радостью встречают русских казаков, с готовностью соглашаются платить ясак, тем самым признавая себя подданными России, то не говорит ли все это об извечной вражде местного населения со своими южными соседями — маньчжурами и китайцами? К сожалению, подобных фактов в отчетах землепроходцев о походах по Амуру зафиксировано не так уж и много, преобладают другие, прямо противоположные, а это было чревато серьезными осложнениями в политическом споре, и потому на многие сюжеты казачьих “отписок“ и “скасок“ легла печать строгого табу. В 1969 году вышел в свет первый том сборника материалов и документов “Русско-китайские отношения в XVII веке“. Отдельные документы в нем приведены в извлечениях или с большими сокращениями. Обратимся к “Отписке“ Е.П. Хабарова якутскому воеводе Д.А. Францбекову, которая пострадала, пожалуй, больше других. Даже название ее претерпело весьма характерную трансформацию. В “Дополнениях к актам историческим“, где она впервые была опубликована в 1848 году (1, с. 359-373), документ назывался так: “Отписка якутскому воеводе Дмитрию Францбекову служивого человека Ерофея Хабарова, о военных действиях его на реке Амур и о проч.“. Совсем по-другому озаглавлен документ в сборнике “Русско-китайские отношения в XVII веке“: “Из отписки приказного человека Е.П. Хабарова якутскому воеводе Д.А. Францбекову о походе по р. Амуру“. Согласитесь, что “военные действия на реке Амур“ и “поход по Амуру“ — далеко не идентичные понятия. Первое существенное сокращение в “Отписке“ Хабарова — описание плавания по Амуру в начале лета 1651 года. Казаки отплыли из Албазина 2 июня и через два дня подошли к месту, где должен был стоять городок даурского князца Дасаула. Городка, однако, не оказалось, жители сожгли его, “всего осталось две юртишка“, а сами ушли вниз по Амуру. Поплыли казаки дальше и “в половине дни наплыли юрты, и в тех юртах людей не изъехали, и те люди на кони пометались и они даурские люди у нас все уехали, лише толко схватили ясыря — даурскую бабу“. Точно такая же история приключилась и еще через несколько часов, когда на берегу показались очередные юрты “и в тех юртах все люди даурские, подсмотрев нас, на кони помечутся и убежать ..., юрты сожгли и дым пустили“ (1, с. 359). Как видим, дауры встречали казаков так, как всегда и везде встречают непрошенных гостей, несущих с собой неволю. Следующая купюра — описание сражения, разыгравшегося у Гуйгударова городка, к которому казаки подплыли к вечеру того же дня. Именно сюда бежали из покинутых селений дауры, надеясь найти за его насыпными стенами защиту от неведомых пришельцев. Жители вышли на берег с намерением не допустить высадки казаков. Дальнейшие события Е. Хабаров описывает так: “И мы по них из стругов из оружия ударили, и тут у них даурских людей побили человек с двадцать, и они князь Гуйгудар, и Олгезма и Лотодий и с улусными людьми государские грозы убоялись и с берега отъехали; и мы наскоре из стругов своих пометались на берег и за ними побежали, и они князья Гуйгудар, и Олгемза и Лотодий с улусными людьми в те свои городы засели“ (1, с. 360). Казаки осадили укрепленный городок и предложили даурам сдаться “без драки“, быть покорными государю и дать ему ясак “по своей мочи“. Дауры отказались под предлогом того, что они уже платят ясак богдойскому царю Шамшакану. И тогда заговорили пушки: “Стали бить по башням с нижнюю сторону у того города, и из мелкого оружия, из мушкетов, из пищалей, били по них в город, и они даурские люди стреляли к нам из города и от них стрел к нам летело из города от даурских людей безпрестанно, и настреляли они дауры из города к нам на поле стрел как нива стоит насеяна, и дрались мы с ними дауры всю ночь до схожева солнца, и у башни стену пробили, и мы и куячные люди, а иные служилые люди за щитами, стену отняли, и в город вошли“. Выбитые из одного укрепления, дауры укрылись в других. Штурм был продолжен. “И на тех приступах побили их дауров двести четырнадцать человек; и те свирепые дауры не могли стоять против государской грозы и нашего бою и из того города напролом они побежали, человек десятка полтора лишь те и ушли из города, а достал всех, которых в городе захватили дауров, со всех стороны их дауров в городе сжали, и драка была съемная и копейная у нас казаков и Божиею милостью и государским счастьем тех дауров в пень порубили всех с головы на голову и тут на съемном бою тех даур побили 427 человек больших и малых, и всех их побито дауров, которые на съезде и которые на приступе и на съемном бою, больших и малых 661 человек, а наших казаков убили они дауры четырех человек, да наших же казаков переранили тут у городка 45 человек, и те все от ран казаки оздоровели“ (1, с. 360-361). Завершается купюра перечислением трофеев, взятых казаками в Гуйгударовом городке: “Бабья старых и молодых и девок 243 человека, ребенков сто осьмнадцать человек, да коневья поголовья 237 лошадей, да рогатого скота 113 скотин“. Таково “мирное“ присоединение Приамурья к России. Осада и штурм Гуйгударова городка, больше похожая на бойню, — далеко не единственная “драка“ казаков Хабарова с местными жителями. Цепью беспрерывных военных стычек стало для Хабарова плавание по Амуру ниже. “Плыли два дня да ночь и улусы громили, все улусы, а юрт по шестьдесят и по семьдесят в улусе и мы в тех улусах многих людей побивали и ясырь имали“ (1, с. 364). Разумеется, ни эти, ни многие другие, более мелкие военные эпизоды, о которых сообщал Е. Хабаров в своей “Отписке“, не попали в опубликованный документ. Нет их и в других, более поздних публикациях. В результате жестокий, кровавый поход хабаровского воинства по Амуру, недобрая память о котором до сих пор хранится в фольклоре амурских народов, превратился в невнятное повествование о борьбе русских с маньчжурами, а сам Е.П. Хабаров, на редкость сложная и противоречивая фигура, вот уже несколько десятилетий рисуется исключительно розовыми красками. Из “отписки“ убрано все, что, по мнению публикаторов, могло бы бросить тень на портрет этого человека. Между тем список жестоких “деяний“ Хабарова обширен. Упоминания о пытках, которым подвергал он нередко своих пленников, о разбоях и грабежах, которые чинили казаки в завоеванных улусах, встречаются на многих страницах. Стремление не запятнать белоснежные ризы русского землепроходчества отчетливо прослеживается во многих опубликованных в последние десятилетия документах. История русского землепроходчества в Сибири не нуждается в каком-либо приукрашивании. Да и вообще, можно ли подходить к событиям и людям XVII века с моральными мерками сегодняшнего дня? Многое из того, что кажется нам сегодня диким, выходящим за рамки человечности, тогда считалось обычным делом, даже нормой права. Без пыток на дыбе, кнутом или раскаленным железом обходился редкий допрос в воеводской канцелярии не только пленных, но собственных казаков. Человеческая жизнь мало что стоит сейчас, так что уж говорить о людях и нравах, едва расставшихся со средневековьем? Значительное место в казачьих “отписках“ занимают сведения о народах, с которыми казаки встречались в своих походах. Воеводские наказные памяти требовали от приказных начальников не только открывать новые земли, облагать ясаком живущее там население, но и собирать сведения о природных условиях и ресурсах, о местном населении, его взаимоотношениях с соседними народами и государствами, степени его политической и экономической самостоятельности. Именно эти сведения стали в конце 1960-х годов беспокоить публикаторов документов. В. Поярков, Е. Хабаров, другие русские землепроходцы оказались на Амуре в сложной этнополитической ситуации. Местные жители — дауры, дючеры, натки и другие — имели тесные экономические торговые связи со своими южными соседями. Отдельные группы этих народов находились и в политической зависимости от более могущественных маньчжурских князей, ханов и военачальников, выплачивая им дань. Разобраться во всех тонкостях этих отношений казаки, конечно же, не могли. Информация, которую получали от своих пленников, была фрагментарной, а то и просто ложной. Во всяком случае далеко не все, что зафиксировано в казачьих “отписках“, как оказалось потом, было правдой. Весьма непросто шло подчинение местных племен власти русского царя. Многие группы дауров, дючер отказывались платить ясак, принудить их к этому можно было только силой — “войной, небольшим разорением“, системой аманатства-заложничества. Нередко не помогали и эти испытанные средства. Отдельные князцы, присягнув на верность русскому царю, вскоре изменяли своей присяге. Все эти бурные, противоречивые события подробно отражены в казачьих “отписках“. В условиях острого политического противостояния с маоистским Китаем они давали основания для многозначного толкования тех событий. Этого идеологические архитекторы допустить не могли, и потому все публикуемые документы подвергались основательной “чистке“. Технологию этой “хирургической“ операции хорошо раскрывают “распросные речи письменного головы В. Пояркова перед якутскими воеводами о его амурском походе“, опубликованные в сборнике “Русская тихоокеанская эпопея“ (3, с. 83-90). Даурский князец Доптыуля Кенчюлаев рассказывает В. Пояркову о хане Борбое, с которым местные даурские племена поддерживают торговые отношения. И ту часть текста, в которой говорится о прямой зависимости их от хана Борбоя, публикаторы выбросили. И это тоже понятно, ибо здесь содержится уже прямая констатация того факта, что многие даурские, тунгусские и дючерские племена находились в политической зависимости от хана Борбоя, посылали ему аманатов, платили ясак, который он обменивал на товары в Китае и, следовательно, был связан с этим государством какими-то не совсем понятными отношениями. Точно так же поступали с документами в других изданиях (2; 3). Подведем некоторые итоги. Анализ документов показывает далеко не случайный характер купюр. Опубликованные в разные годы, в разных изданиях, разными творческими коллективами, все они тем не менее отражают одну общую тенденцию — снять неудобные для советской официальной историографии вопросы, отретушировать факты, ввести их в прокрустово ложе концепции “добровольного вхождения“. На самом деле совсем не простым и не мирным было присоединение Сибири и Дальнего Востока к России. Нет практически ни одного, даже самого маленького народа, который оказался бы в ее составе по собственной воле. Историкам еще предстоит скрупулезно разбираться во всех тонкостях и перипетиях этих вопросов. Пока же совершенно очевидно одно: историческая правда требует объективного освещения многих страниц русского “взятия“ Сибири и Дальнего Востока, развенчания многих идеологических мифов, сформировавшихся в общественном сознании в последние десятилетия. И первое, что надлежит здесь сделать, — это вернуть историческим документам их первоначальное содержание. ЛИТЕРАТУРА 1. Дополнения к актам историческим. — СПб., 1848. — Т. 3. 2. Встречь солнцу. / История отечества в романах, повестях, документах. Век XVI-XVII / — М., 1987. 3. Русская тихоокеанская эпопея. — Хабаровск, 1979.
