Тмутаракань, не славянская по этническому составу населения, вошла под протекторат Руси, судя по всему, при том же Владимире.80

Наконец, мы не знаем, какие города «раздая» Владимир отобранным им варягам, после утверждения в Киеве.81 Вероятно, среди них были и некоторые из вышеперечисленных.

В исторической литературе неоднократно обращалось внимание на то, что многие «племена» приходилось покорять повторно, как следствие весьма слабой их интеграции в рамках формирующейся Киевской Руси. Вряд ли возможно ставить под сомнение реальность такого положения дел. Однако повторные походы, на наш взгляд, могли быть вызваны не только попытками «племен» освободиться из под «опеки» Киева, но и включением их в третью стадию интеграции. Какими средствами это достигалось, видно на примере древлян. Возможно, этими обстоятельствами был вызван и поход Владимира на радимичей, которые, по свидетельству ПВЛ, были подчинены еще Олегом.82 Само выражение, подытоживающее результаты акции, «и платять дань Руси, повозъ везуть и до сего дне»,83 содержит указание на новый характер зависимости, который сохранялся и во времена летописца. То же самое можно предположить и в отношении двух походов на вятичей.84 Интересна и такая деталь. Из 83 стационарно исследованных археологами городищ IХ – начала ХI в. 24 (28,9 процента) «прекратили существование к началу ХI в. Всего из археологически изученных древнерусских укрепленных поселений не дожили до середины ХII в. 37 (15,3 процента) из 242 памятников. Гибель большинства из них на рубеже Х-ХI вв. объясняется не только ударами кочевников, но и становлением единого государства Руси».85 Это яркий показатель того, что господство Киева распространялось не столько посредством «рядов», как полагает В.Я. Петрухин,86 сколько с помощью насилия (следствием которого и были «ряды»). А Рюриковичи, в прямом смысле слова, утверждались на костях «племенных князей».

Распад родоплеменных связей, явственно обозначившийся ко второй половине Х века, способствовал активизации процессов трансформации племенных союзов в города-государства.87 Однако процесс этот протекал не равномерно. Если, например, на территории полян и словен первые симптомы организации общества на территориальных началах фиксируются, по летописям, по крайней мере с конца второй трети Х столетия,88 то в отдельных регионах вятичского мира родоплеменные отношения были сильны, видимо, еще при Владимире Мономахе.89 Таким образом, различия в темпах политогенеза и в характере интеграции между различными субъектами суперсоюза сохранялись. По мере оформления городов-государств происходила трансформация сложного (включающего в себя элементы, связанные разным уровнем интеграции) суперсоюза «племен» в федерацию земель (городов-государств) с центром в Киеве. Асинхронность политогенеза в различных частях восточнославянского мира придавала Киевской Руси конца Х-начала ХI в. сложный и неоднородный характер – она сочетала в себе элементы и суперсоюза «племен» и федерации земель. Окончательно «федерация» оформляется в середине ХI в. Ядром ее станет собственно бывшая полянская земля, включая и районы наиболее сильного полянского влияния. Рассмотрим, в общих чертах, процесс складывания и характер данной федерации.

В науке давно обращено внимание на тот факт, что до второй половины ХI в. киевские князья не сажали своих сыновей в Чернигове и Переяславле, занимавших, на момент завещания Ярослава Мудрого (1054), высшую ступень в иерархии русских городов, после Киева. Удовлетворительного объяснения этот феномен не получил. Наиболее аргументировано мнение, что указанные города входили в великокняжеский домен.90 Из современных историков эту точку зрения активно отстаивает В.Я. Петрухин. Однако собственные наблюдения известного исследователя противоречат такой постановке вопроса. Так, В.Я. Петрухин верно подмечает «триединство Киева, Чернигова и Переяславля», упоминание о котором в источниках относятся к Х веку.91 Напрашивается в этой связи вопрос, что это за домен, который держался на «триединстве» городов? По мнению автора, «ряд» Ярослава, по которому он разделил перед смертью «домен» между сыновями, был уже шагом «к «отчинному» – феодальному (удельному) распределению и наследованию столов». Однако «легитимность «отчинной» княжеской власти должны были признать главные города Русской земли – Киев, Чернигов и Переяславль и «тянувшие» к ним волости». Более того – раздел Руси, по В.Я. Петрухину, был предопределен как «рядом» Ярослава, так и «вечевым строем» городов».92 В этой связи мысль о «генеалогической федерации», «объединяемой княжеским родом», которая с 1096 г. «должна была превратиться ... в политическую (выделено В.Я. Петрухиным)»93 - выглядит не вполне логичной. Из положений самого автора напрашивается вывод, что политическую жизнь того времени определяли не столько межкняжеские отношения, сколько отношения между городами.

Не последовательны и построения А.В. Назаренко. С середины 1980-х гг. он отстаивает идею родового сюзеринитета Рюриковичей, в трактовке весьма близкой к построениям представителей “теории родового быта” и проводит аналогии с Франкским королевством. При этом полагает, что “завещание” Ярослава Мудрого устанавливает порядок сеньориата, а до этого все братья были равны.94 Вряд ли можно отрицать родовой характер княжеской власти и значимость принципа родового старшинства. Но сводился ли только к ним порядок наследования? В этом следует усомниться. Сам А.В. Назаренко верно указывает на “принципиальное отличие” престолонаследования во Франкском государстве IХ в. и на Руси ХI в: “У франков обладание императорским титулом не было связано с владением какой-то определенной (так сказать, “стольной”) областью...”, тогда как на Руси “сеньориат был связан с обладанием богатым Киевским княжеством...”95 Значит и в данном случае дело не столько в родовом сюзеринитете, сколько в городах, выстраивавшихся в иерархию “старших” и “младших”, под которую подстраивалась и которой определялась, в значительной степени, родовая иерархия князей.

На наш взгляд, особая роль Киева, Чернигова и Переяславля определялась тем, что они сформировались на основе полянской земли, занимавшей господствующее положение в восточнославянском мире. Господство поддерживалось усилиями всех полянских центров, участвовавших в эксплуатации подвластных “племен”.96

Для понимания природы Киевской Руси первой половины ХI в. важное значение имеют летописные свидетельства о противостоянии Ярослава и Мстислава Владимировичей. По сообщению ПВЛ, в 1023 г. Мстислав из Тмутаракани выступил против Ярослава с «козары и касогы». Однако, когда он подошел к Киеву, Ярослава там не оказалось: он «сущю Новегороде». Тем не менее киевляне «не прияша» Мстислава, после чего «онъ же шедъ, седе на столе Чернигове...».97 Между тем Ярослав подавил мятеж волхвов в Суздале, и возвратясь в Новгород послал по варягов. Получив помощь, он, вместе с Якуном, «княземь варяжськимь», двинулся на Мстислава. Войска встретились на Листвене. Мстислав «постави северъ в чело противу варягомъ», а «сам дружиною своею» (видимо, с приведенными хазарами и касогами) «ста ...по крилома». Грозовой ночью Мстислав начал битву, в ходе которой варяги «трудишася ... секуще северъ». Потом князь ввел в бой дружину «и нача сечи варяги». Складывается впечатление, что в бою участвовали только три силы: варяги (на стороне Ярослава), северяне и хазаро-касожская дружина (на стороне Мстислава). Да и после победы Мстислав радовался, глядя на поле битвы: «Се лежить северянинъ, а се варягъ, а дружина своя цела».98 Казалось бы, Ярослав, бежавший с Якуном, повержен. Однако Мстислав, через послов, великодушно обратился к брату: «Сяди в своемь Кыеве: Ты еси старейшей братъ, а мне буди си сторона». Но и после этого «не смяше Ярослав ити в Кыевъ, дондеже смиристася». Создалась ситуация, когда Ярослав сидел в Новгороде, Мстислав в Чернигове, а в Киеве «беяху ... мужи Ярославли». Только в 1026 г. (1025 г. в ПВЛ пропущен) «Ярославъ совокупи воя многы, приде Кыеву, и створи миръ с братом своим Мьстиславом у Городьця. И разделиста по Днепръ Русьскую землю: Ярославъ прия сю сторону, а Мьстиславъ ону. И начаша жити мирно и в братолюбьстве, и уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли».99 По смерти Мстислава в 1036 г., «перея власть его всю Ярославъ, и бысть самовластець Русьстей земли».100

В летописном материале много неясного. Летописец описывает события сквозь призму деятельности князей.101 Однако, при таком подходе, возникает масса вопросов, на которые нельзя получить ответ, если следовать буквально тексту источника. Не понятно, например, почему Ярослав, когда Мстислав подошел к Киеву, оказался в Новгороде. Вряд ли поход брата застал его врасплох, т.к. о начале его летописец упомянул под предшествующим годом. Собственно этим и исчерпывается информация за 1023 г. Думается это не случайно. Можно, конечно, предположить, что узнав о походе, Ярослав отправился в Новгород за помощью. Однако он, почему-то, медлит, не спешит отстаивать Киев. Вместо этого князь отправляется к Суздалю, якобы для подавления мятежа волхов, и только тогда посылает за помощью к варягам. В битве на Листвене с его стороны упомянуты только варяги. Даже после того, как Мстислав, «великодушно», уступил ему Киев, он «не смяше ити в Кыевъ», в котором оставались его мужи. Лишь спустя 2 года, если верить летописи, после поражения, Ярослав уже не с варягами, а с «воя многы» (т.е., с народным /в основе, видимо, новгородским/ ополчением) пришел к Киеву. Любопытна и фраза, аналогичная приведенной за 1098 г.:102 «...И створи миръ с братом своим ... у Городьця»103 . Вряд ли она более точно отразила суть событий, чем запись 1098 г. В свою очередь, Мстислав, победив соперника, не только не торопится занять Киев, но и «уступает» его побежденному, который не спешит этим воспользоваться. Из текста только ясно, что он Ярослава не боялся. На проснувшуюся у него совесть, что поднял руку на старшего брата, тоже не похоже. Следовательно, нужно искать другую причину.

Определенной зацепкой для распутывания клубка вопросов может послужить позиция киевлян, которые отказались принять Мстислава. Однако считать их верноподданными Ярослава на том основании, что там сидели мужи последнего, тоже нельзя. Мы не видим никаких попыток с их стороны оказать Ярославу помощь. Ясно одно, что с позицией киевской общины Мстислав вынужден был считаться. Но в чем она заключалась? Если они хотели Ярослава - непонятно его промедление. Чтобы собрать на севере народное ополчение, нужно было время, но не столь долгое. В событиях 1036 г., когда печенеги осадили Киев, Ярослав был куда расторопнее, и во-время поспел на помощь с новгородцами и варягами.104 К тому же, оставлять Киев на длительное время при таких условиях - грозило потерей власти.Не ясна и позиция новгородцев, о которых не упоминается в качестве участников сражения на Листвене.

Позиция Новгорода – разговор особый. О конфликте между новгородцами и Ярославом в это время могут свидетельствовать сообщения Новгородской Четвертой, Пятой, Никоновской и Тверской летописей под 1020 (6528) г.105 , Московского свода конца ХV века, Софийской первой, Типографской, Воскресенской летописей – под 1019 (6527) г.106 : “Костянтинъ же тогда беше въ Новегороде, и разгневася на нъ Ярославъ, и поточи и Ростову; на 3 лето повеле оубити и въ Моуроме, на Оце реце ”. В Н1Л, в перечне новгородских князей, сказано: Ярослав, “...идя къ Кыеву, и посади в Новегороде Коснятина Добрыница. И родися у Ярослава сынъ Илья, и посади в Новегороде, и умре. И потом разгневася Ярославъ на Коснятина, и заточи и; а сына своего Володимира посади в Новегороде”.107 Следовательно, Константин был убит где-то в 1022/24 гг. То есть, накануне или в начале выступления Мстислава. Учитывая, что Константин был заточен в Ростове, а убит в Муроме, суздальский поход Ярослава мог быть вызван этими обстоятельствами. Ярослав должен был опасаться возможного (а может, уже, и реального) альянса Мстислав - Константин. Но этим загадки суздальского похода не исчерпываются. Ярослав, по логике вещей, учитывая предстоящую схватку с братом, не мог не предпринять попытки набора на северо-востоке “воев”. Однако ни малейшего намека на этот счет источники не содержат. Видимо, попытка не удалась. Неудача могла объясняться противодействием местных общин, которые, вероятно, уже находились в сфере влияния Чернигова.108 Интересно, что и Н1Л, и, в значительной степени, ПВЛ устроили заговор молчания вокруг событий того времени. Не значит ли это, что Ярослав подвергся сильному шантажу, о котором не хотели вспоминать?

Вероятно, Новгород смог выхлопотать себе какие-то уступки, т.к. потом мы видим “воев” в войске Ярослава 1026 г. Большинство их, несомненно, должны были составлять новгородцы. О характере “льгот” новгородцам судить преждевременно. Возможно, в числе прочего, им передавались в сферу влияния соседние финно-угорские племена. Не случайно, быть может, Ярослав в 1030 г. ходил на чудь, победил их и поставил город Юрьев.109

В свою очередь, Чернигов, как следует из текста, принял Мстислава, после чего тот посчитал себя вправе претендовать на левобережную, если считать по Днепру, Русь. Видимо, два года после битвы прошли в напряженных переговорах не только между князьями, но и черниговской и киевской общиной, возможно, с участием новгородцев. Вокняжение в Чернигове Мстислава делало город независимым от старейшего Киева, и давало ему старейшинство над доброй половиной русских земель. Естественно, это не входило в планы Киева, который хотел сохранить прежний статус и подыскивал удобные варианты, не спеша встать стеной за Ярослава. В итоге, был заключен мир, который юридически оформил случившийся раздел Руси. Единственно чего смог добиться Киев - сохранения статуса старейшего города, что подтверждалось и княжением в нем «старейшего» в княжеском роде. Это обеспечивало взаимодействие двух центров по отношению к заграничным походам (в 1031 г. «идоста на Ляхы»)110 и, вероятно, по отношению к русским землям. Возможно и в этой связи Киев не решился открыть ворота Мстиславу, так как в противном случае, Чернигов мог принять старейшего - Ярослава, и еще больше упрочить свои позиции по отношению к Киеву.

О драматизме событий, отнюдь не исчерпывающемся сражением на Листвине, говорят и цитировавшиеся строки летописи: “И начаша жити мирно и в братолюбстве, и уста усобица и мятеж, и бысть тишина велика в земли».

Из вышесказанного можно сделать вывод, что вокняжение в Чернигове давало Мстиславу право на левобережную часть Руси и, наоборот, с его смертью все приходит в прежнее состояние. Как русо-полянский город, Чернигов имел право на участие в данях с подвластных племен.111 Окончательное разграничение сфер влияния, видимо, связано с занятием Чернигова Мстиславом. Не в последнюю очередь этим, наверное, и объясняются длительные переговоры и князей, и представителей заинтересованных городских общин. В пользу того, что не только обладание Киевом, но и Черниговом, и Переяславлем давало право власти над определенной частью Русских земель (соучастия во власти), свидетельствует так же завещание Ярослава112 .

Перед смертью Ярослав Киев поручил «старейшему сыну» Изяславу, Чернигов – Святославу, Переяславль - Всеволоду, Владимир-Волынский - Игорю, а Смоленск - Вячеславу.113 При этом, как свидетельствует Н1Л и «Статьи, находящиеся в рукописи Археографической комиссии перед комиссионным списком Н1Л» (подтверждаемые рядом летописных сводов), три старших брата «разделиша землю: и взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новгород и иныи городы многы киевьскыя во пределех; а Святославъ Черниговъ и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростовъ, Суздаль, Белоозеро, Поволжье».114

Как и в ситуации 1024/26 гг., видим, что киевский князь обладает властью над всеми землями до тех пор, пока нет князя в Чернигове и, как в последнем случае, в Переяславле. При этом к каждому городу «тянет», помимо собственной волости, определенная часть русских земель. Впоследствие в Новгороде к каждому из пяти концов, «тянула» одна из пятин, что отражало, вероятно, более раннюю практику деления сфер влияния в волости между городскими концами. Возможно такая практика была и в других городах. Думается, это явления одного порядка. И ни то, ни другое, не имеют отношения к процессу формирования домена, а лежат в плоскости, возможно, еще межплеменных отношений. По крайней мере, они зарождаются на стадии разложения родоплеменного строя, и связаны с процессом становления городов и городовых волостей. Не маловажно, что территория, которая оказалась под властью Мстислава Владимировича, контролировавшего Чернигов и Переяславль, совпадала, судя по всему, с владениями Чернигова и Переяславля, обозначенными по ряду Ярослава.

В данной связи интересна запись Ипатьевской летописи под 1195 г. когда Рюрик, Всеволод и Давыд «послаша моужи своя ко Ярославоу и ко всимъ Олговичемъ, рекше емоу: целоуи к намъ крестъ со всею своею братьею, како вы не искати отчины нашея Кыева и Смоленьска под нами и под нашими детми, и подо всимъ нашимъ Володимеримь племенемь, како насъ розделилилъ дедъ нашь Ярославъ по Дънепръ».115 Однако по ряду Ярослава Всеволоду достается та же cторона Днепра, что и Святославу, а правая – Изяславу. Более того, Ярослав раздает сыновьям столы, но намеков на раздел по Днепру нет. Вероятнее всего, тогда было юридически оформлено выделение из Черниговской федерации - Переяславльской. Тем не менее, сам факт раздачи столов в общественном сознании, как видно из летописи, мог отождествляться с разделом по Днепру. Характерно, что по Днепру делилась Русь так же Ярославом и Мстиславом. Такое деление, судя по всему, отражало реальное соотношение сил и связано с исторической традицией. На помощь Киеву Претичь в 968 г. пришел с «оноя страны Днепра».116 Мстислав говорит о границе по Днепру как естественной, само собою разумеющейся: «Сяди в своемь Кыеве: ты еси старейшей брат, а мне буди си сторона».117 Так можно сказать как о чем-то реально существующем. Киевская, левая сторона Днепра - исконная территория полян и земли к ней тянувшие. Правая, черниговская сторона – территория колонизованнная полянами за счет северян, и тянувшие к ней земли. Днепр, таким образом, разделял сферы полянского влияния на западную (Киевскую) и восточную (Черниговскую). Вероятнее всего, никакого раздела Ярославом по Днепру не было. Упоминания же о разделе были вызваны исторически сложившимся делением и попыткой распространить его на межкняжеские отношения. Имя Ярослава, в данном случае, должно было использоваться как внешняя санкция для обоснования политических устремлений Мономашичей.

Таким образом, Киевская, Черниговская и Переяславская земли в ХI веке предстают как союзы (федерации) земель.118 Киевская Русь ХI в. в целом -предстает как сложный союз (федерация) земель, державшийся на триединстве трех главных полянских центров, при сохраняющемся старшинстве Киева. К концу столетия процесс формирования городов-государств вступит в заключительную фазу, что приведет не только к ослаблению зависимости Чернигова и Переяславля от Киева, но и поставит под угрозу самое существование федерации. Чернигов и Переяславль окажутся в противоречивой ситуации. Стремлением к ликвидации остатков зависимости от Киева, они разрушали и сложившуюся политическую систему, на которой зиждились и возглавляемые ими федерации, как составные части сложного союза земель. К тому же эти процессы совпали с обострением внешней угрозы со стороны степи. В этих условиях на Любечском съезде 1097 г. оформляется новый союз Киева, Чернигова и Переяславля (“триумвират”), предусматривавший фактическое равенство сторон и направленный как против половецкой угрозы, так и против сепаратизма оформлявшихся городов - государств, стремившихся выйти из единого политического пространства.119

Соучастие полянских городов во власти Киева над подвластными “племенами” закономерно, поскольку завоевания осуществлялись силами всех полян. Однако в Х веке ни Чернигов, ни, тем более, Переяславль (основанный в конце столетия Владимиром) не обладали самостоятельностью и не выделялись среди других полянских городов, тянувших к стольному Киеву, таких как Вышгород, например, Любеч, или основанный Владимиром, но быстро возвышавшийся Белгород. Завершение распада родоплеменных связей и формирование территориально-общинных структур, ускоренное массовым притоком иноэтничных элементов, разрушали, постепенно, былое полянское единство, что вело к противоречию между отдельными центрами и Киевом. Возвышение Чернигова происходит, по-видимому, в первой четверти ХI века, что нашло отражение в событиях 1024-1026 и последующих годов (до смерти Мстислава), когда сложившиеся обстоятельства, связанные с деятельностью Тмутараканьского князя, позволили Чернигову получить известные элементы самостоятельности. Тогда же, вероятно, и были договорно определены те земли, которые тянули к Чернигову. Иными словами – произошло договорное (юридическое) перераспределение сфер влияния, закреплявшее уже сложившуюся (или складывавшуюся), в основных чертах, систему отношений.

Каким путем и когда она сформировалась – неизвестно. Однако некоторые предварительные соображения высказать можно. В результате похода Олега на Киев поляне были подчинены, и стали платить дань. Союз норманнов-русов и полян намечается в правление Игоря. Усиление полянского элемента и ослабление норманнского приходится на правление Святослава и, особенно, Владимира.120 До возвышения полян, главным союзником русов были словене, а Новгород, после переноса центра суперсоюза в Киев, приобретал особо ключевое значение. Контроль района Новгорода-Ладоги позволял контролировать Поволжье и Ростов. Здесь же рукой было подать до варягов, с помощью которых можно было, в случае необходимости, усилить свои позиции и на юге. Опыт Владимира и Ярослава – тому подтверждение. В сферу влияния Чернигова Ярославско-Ростовский регион, видимо, попал тогда, когда, во-первых, возвысилась полянская община и, во-вторых, восточная экспансия соединила территорию “метрополии” напрямую с Муромом. Это могло произойти не ранее восточных походов Святослава. Присоединение Тмуторокани Владимиром,121 еще более усилило позиции полян на юго-востоке. Поэтому переход этого района в сферу влияния Чернигова мог произойти не ранее правления Святослава и не позднее первых лет княжения Ярослава Мудрого.

Возвышение Переяславля, вошедшего, по крайней мере, с 1024-1026 г. в сферу влияния Чернигова, объяснялось, надо полагать, не только его стратегически важным положением, консолидацией общины и возросшей мощью, но и противоречиями между двумя старейшими городами – Киевом и Черниговом. На первых порах это было на руку Киеву, т.к. способствовало ослаблению Чернигова. О стремлении Киева воздействовать на подчиненные Чернигову земли, поощряя сепаратизм, имеются косвенные указания, связанные с действиями Мстислава Владимировича в 1096 г.122 “Завещание Ярослава,” носило, по сути, античерниговский характер, раздробляя Черниговскую федерацию. Однако впоследствие это обернулось против самого Киева, так как стремление Переяславля и Чернигова к полной самостоятельности побуждало их объединять усилия, что наглядно проявилось в ситуации с Ярославичами.

Итак, в начале второй половины ХI в. Киевская Русь представляла собою сложную «федерацию» (союз) земель, состоявшую из «федераций» (союзов) земель – Киевской (Киевская, Туровская, Волынская, будущая Галицкая, Смоленская земли), Черниговской (Чернигово-Северская, Муромо-Рязанская земли, Тмутаракань с волостью), Переяславской (Переяславская, Ростово-Суздальская земли и тянувшие к последней территории). Новгородская и Полоцкая земли находились на особом статусе, при этом первая входила в сферу влияния Киевской федерации. Что касается Полоцкой земли, то Киев претендовал, с разной степенью успеха, на ее включение в орбиту своего влияния, хотя, судя по сообщению Ларентьевской летописи под 1128 г.,123 мало был уверен в положительном результате и историческом праве на нее. Как видим, на основе Северного суперсоюза образовались Новгородская, Полоцкая, Ростово-Суздальская и Муромо-Рязанская земли (к Северному суперсоюзу относилась только собственно Муромская земля). При этом две первые сохранили свой особый статус, а две последние были разделены между Черниговским и Переяславским союзами. Ядром Киевской федерации стала западнополянская территория в сферу влияния которой вошли земли на западном и северном направлении полянской экспансии.

Черниговская и Переяславская земли формировались в зоне поляно-северянского синтеза. На первых порах здесь главную роль играл Чернигов, в сферу влияния которого входили земли на восточном направлении полянской экспансии. Первоначально к восточно-полянскому ядру тянули, видимо, племенные территории северян и вятичей (может быть – часть племенной территории муромы). Со временем, не ранее конца второй – начала последней трети Х века, в сферу влияния вошли Ростово-Суздальская и Муромская земли. Это объяснялось как удобством координации полянского господства в восточнославянском мире, так и, возможно, стремлением раздробить территории бывшего Северного суперсоюза, которые, единым фронтом, могли весьма эффективно противостоять южному этнополитическому ядру. Со времен Мстислава Владимировича, по крайней мере, сюда вошла и Тмутаракань со своими владениями. Не позднее середины 50-х гг. ХI в. происходит разделение Черниговской федерации на собственно Черниговскую и Переяславскую. При этом территории и той, и другой не составляли единого цельного ядра, а были разорваны владениями друг друга и кочевых народов. Такое выделение было осуществлено не без влияния Киева, пытавшегося ослабить влияние своего основного соперника - Чернигова. Это естественное деление полянской экспансии на западную и восточную (по Днепру), могло быть подкреплено внешней санкцией, исходившей от Ярослава или приписываемой ему.